Чикаго - Аля Аль-Асуани

Однако доктор Салах ничего не слышал, и не потому, что кладовка была изолирована и располагалась в дальнем углу дома, а потому, что сам он находился уже не здесь. Он открыл для себя дверь в другой мир — волшебный мир подземелья из «Тысячи и одной ночи», куда прокрадывался в ночные часы, чтобы застать его красоту до того, как ее рассеет враждебный день.

Будничная жизнь была ему безразлична. Он перестал думать о Крис, о разводе, о своей мужской несостоятельности и даже о работе. Весь день его проходил кое-как, он был рассеян и только ждал вечера, чтобы в полночь отправиться в путешествие. Принимал ванну, душился, словно собирался на свидание, спускался в чулан и переодевался в костюм семидесятых. Салах отдал его хорошему портному, и тот вернул старье к жизни, расширил и подогнал по фигуре, что обошлось в такую сумму, на которую можно было купить новую хорошую одежду.

Прежде чем пуститься в путь, он запирался изнутри — может, чтобы полностью отгородиться от внешнего мира, а может, чтобы Крис не могла распахнуть дверь, застать его в таком виде и окончательно убедиться в его ненормальности. Он не сможет ей объяснить, что с ним происходит. Он сам не понимает. Непреодолимое желание делать это было выше его понимания, сильнее воли. В складках этой одежды спрятана его биография, в ней запах той его жизни, когда он жил по-настоящему. Каждая вещь ему о чем-то напоминала: рубашка из тонкого хлопка, купленная в центре города в магазине «Свайлам», белый костюм из блестящей ткани, в котором он ходил на летние вечеринки, голубой костюм, предназначенный для прогулок по четвергам, и черный костюм в полоску, приобретенный специально по случаю дня рождения Зейнаб. Тогда они отужинали в ресторане «le Restaurant Union» напротив здания Верховного суда, а затем пошли в кинотеатр «Риволи» на фильм «Мой отец на дереве». Во внутреннем кармане пиджака он нашел сложенную бумажку, которая пролежала там тридцать лет. Билет на концерт Умм Кальсум 1969 года.

Неожиданно ему в голову пришла мысль. Он быстро сходил за магнитофоном, поставил кассету с песней «аль-Атляль» и сел слушать в том же костюме, в котором услышал ее впервые. Сейчас он возвращается к самому себе, словно на машине времени, придуманной писателем Гербертом Уэллсом. Он подпевает Умм Кальсум, кричит от восторга и хлопает в ладоши на кодах, как он делал это на концерте. Он стал слушать Умм Кальсум каждый вечер, а когда наступало два часа по чикагскому времени и девять по каирскому, он выключал магнитофон, надевал очки и начинал звонить старым друзьям и знакомым из телефонной книжки. Номера в Каире изменились, вместо пяти цифр теперь надо было набирать семь. Телефоны, которые начинались с тройки, теперь начинались с 35 или 79. Каждый раз с ним разговаривали как с человеком, который, проспав в пещере тридцать лет, вдруг проснулся и пошел посмотреть на свой город. Многие номера оказались неправильными, наверное, люди просто переехали. Другие были правильными, но тот, кого он спрашивал, уже умер. Когда же ему удавалось услышать знакомого, он радостно кричал:

— Ты помнишь меня? Я Мухаммед Салах, твой сокурсник по Каирскому университету, медицинский факультет, 1970 год выпуска.

Вспоминали его все, некоторые сразу, другие после недолгих усилий. Они выражали свое удивление и смеялись в трубку.

— Я сейчас профессор медицины в Чикагском университете, — продолжал он.

— Отлично!

После возгласов радости и воспоминаний о былых днях наступала неловкая пауза, будто собеседник спрашивал: «Почему ты вспомнил обо мне? Что тебе нужно?» Салах должен был отвечать на этот вопрос, и он лгал, будто у него есть план собрать всех выпускников факультета их года либо что Иллинойский университет желает сотрудничать с египетскими врачами. Он так тараторил и врал с таким воодушевлением, что сам удивлялся. Его целью было убедить собеседника, что нет ничего странного в его звонке и что он не нуждается в сочувствии.

Они не должны были знать, что он умирает от тоски, что на шестом десятке он понял: покинув родину, он совершил ошибку и жалеет об этом до смерти. Он не должен показывать им свою слабость и рассказывать о своем горе. Все, чего он просит у них, — это чтобы они поговорили с ним о прошлом, чтобы вспомнили вместе с ним настоящую жизнь. Ночи напролет он сидел на телефоне, а когда наступало утро, выпивал несколько чашек кофе и собирался на факультет. Каждые два-три дня у него сдавали нервы, он падал замертво на кровать и спал до утра следующего дня, а когда просыпался, снова отправлялся путешествовать по прошлому.

Настоящим сокровищем для него стал обнаруженный в Интернете телефонный справочник Каира. Бросив прежнюю затею, Салах обратился к базе телефонов, чтобы бить наверняка. Зная ее полное имя, он найдет номер и позвонит. Он перебрал массу старых знакомых, пока не достиг конечной цели. Вот и все. Имя, которое нависало над ним все это время и от которого он бежал. Имя, которое он напрасно пытался во что бы то ни стало забыть. Он запустил программу, напечатал в строке поиска: «Зейнаб Абдель Рахим Мухаммед Радван» и уставился в экран, задыхаясь от волнения. Прошло несколько секунд, прежде чем появился ответ: «К сожалению, данных на запрашиваемое имя нет». Салах пришел в отчаяние. Зейнаб, подумал он, которая младше его на пять лет, наверняка замужем, и телефон записан на имя ее мужа. Это если она еще жива. Комок подступил к горлу. А что если она умерла? А если так, что ему от этого? Не лицемерие ли это — печалиться о ней после того, как тридцать лет назад он ее бросил?

Он вспомнил, что есть еще справочник рабочих телефонов. Он отыскал его, ввел имя и нажал на поиск. Через мгновение сердце екнуло от радости. Появилось ее имя. Под ним было написано: «Инспектор отдела планирования министерства экономики» и телефон офиса. Зейнаб, неужели ты стала государственным чиновником? Ты забыла свои революционные идеи и превратилась в обычную женщину? В чиновницу, которая подписывается в явочных листах, врет начальникам, плетет интриги против коллег, а затем спешит домой, чтобы приготовить ужин к приходу детей и мужа?

Как ты выглядишь сейчас, Зейнаб? Обошлось ли время с тобой милостиво, сохранив прежнее очарование? Или ты превратилась в полную женщину в хиджабе, как десятки тысяч других на улицах Каира и на экране телевизора? Мне очень жаль, если это так. Я храню твой образ в памяти, как ты сидела рядом со мной в саду аль-Орман. Какая ты была красивая! Разве можем мы стать снова такими, какими были, Зейнаб? Ведь должен же быть какой-то способ вернуть прошлое!

Десять часов утра по каирскому времени. Пора звонить. Но она может прийти позже, как все начальники. Для верности он подождал еще полчаса и набрал номер. Он старался держать себя в руках. Ответил тонкий голос секретарши. Он попросил госпожу Зейнаб, и его спросили, кто говорит. От волнения он еле выдавил из себя:

— Я ее давний коллега. Звоню из Америки.

— Одну минуточку.

Он услышал в трубке мелодию ожидания, которая повторялась все снова и снова, пока наконец не оборвалась, и он не услышал ее голос:

— Доброе утро.

— Доброе утро! Это Салах, Зейнаб!

Ни дня не проходило без того, чтобы Тарик Хасиб не припадал к источнику счастья. Наскоро закончив домашнее задание, он принимал теплый душ. Разглядывая в зеркале свое обнаженное тело, чтобы разжечь в себе страсть, он воображал, чем будет сегодня заниматься. Он зачесывал волосы справа налево, чтобы прикрыть лысину, брызгал на шею и грудь дорогой одеколон «Пино сильвестре» и выбегал из квартиры, чуть ли не подпрыгивая. Тарик поднимался на лифте до этажа Шаймы и нажимал звонок. Она открывала сразу, будто ждала за дверью, и он бросался обнимать и целовать ее.