Благословенный камень - Барбара Вуд

Она стала готовить еду для бедного Джафета, которому трудно было есть, потому что у него не было языка. Язык ему отрезал хозяин-садист, и он стал ходить в дом-церковь Рахиль, потому что еврейский Бог внимает молчаливой мольбе. Жрец из храма Юпитера потребовал, чтобы Джафет платил ему деньги за то, что он будет вслух произносить за него молитву Юпитеру: «Как же ты хочешь, чтобы тебя услышал бог, если ты не можешь говорить?»

Подавая тарелку с хлебом Клеандру, молодому рабу с изуродованной ступней, которого Рахиль недавно отпустила на волю, она невольно вспомнила о ребенке, которого у нее отняли, выжила ли малышка в куче отходов или она уже в загробном мире, ждет воссоединения со своей матерью, о чем говорил Иисус. Если бы только она могла уверовать! Амелия ходила на эти собрания не из религиозных побуждений, а потому, что Рахиль была ее подругой. Она вновь почувствовала, что нужна кому-то, ощутила себя членом большой семьи, в которую входили Гаспар, освобожденный однорукий раб; Джафет, навеки замолчавший из-за отрезанного языка; Хлои, благовестница из Коринфа; Фиби, пожилая диаконисса, живущая здесь, в Риме. Для Амелии было неважно то, что разные люди видели в Иисусе разные стороны личности — мудреца, обличителя, целителя, учителя, Спасителя, Сына Божьего: разве Сам Иисус не говорил притчами для того, чтобы каждый мог истолковать их в соответствии со своей верой? Амелии Иисус представлялся учителем нравственности. Она не видела в нем ничего божественного, никакой чудесной силы, кроме разве одного: благодаря его учению она вновь обрела счастье. И это было чудом.

Ей было интересно, заметил ли Корнелий происшедшую в ней перемену. Как он думает, если вообще думает о ней, чем она занимается? Может, он думает, что они с Рахиль сидят, как две курицы, обсуждают внуков и ругают современные прически? Ему даже в голову не приходит, какое общество еженедельно посещает Амелия. Она содрогалась при одной мысли о том, что он сделает, если узнает, что его жена сидит за одним столом с мужчинами и женщинами низкого происхождения или что браслет, который он подарил ей на свадьбу двадцать семь лет назад, она отдала, чтобы вытащить из тюрьмы одного еврея из Тарсуса.

Корнелий. За столько лет она так и не узнала его. Почему, например, вот уже шесть лет он упорно наказывает ее, используя каждую возможность унизить, когда, казалось бы, пора уже обо всем забыть? Потом она стала замечать косые взгляды и слышать шепот за своей спиной. Через несколько дней после возвращения в Рим сплетни дошли и до нее: Корнелий ездил в Египет вместе с одной красивой вдовой. Амелии стало плохо. Он заставляет ее носить этот голубой камень, чтобы неустанно напоминать всем о ее давнем проступке, а сам спокойно грешит в свое удовольствие.

Вернувшись из деревни, они с Корнелием окунулись в ночную жизнь высшего римского общества — основное занятие благородных патрициев. Корнелий каждый раз заставлял Амелию надевать египетское ожерелье, и, хотя она прятала его под одеждой, требовал показывать украшение гостям, а сам рассказывал легенду о царице-прелюбодейке. Жена Нерона Поппея, взвесив на ладони тяжелую золотую подвеску, сощурившись, пристально всмотрелась в голубой камень и с наслаждением произнесла: «Ужас!»

По ночам Амелию мучили кошмары, днем же — работала ли она в саду, сидела за прялкой или занималась домом — за ней неотступно следовал темный призрак египетской царицы, зловещая тень, воплощение ее греха. Но когда Амелия приходила на радостные субботние встречи к Рахили, где шумные гости истово поклонялись своему Богу, у нее становилось легче на душе. Она хотела бы сказать Рахили: «Я уверовала», но, видно, ее время еще не пришло — она пока еще присматривалась к ним, многого не понимая.

Христиане были настолько уверены в том, что конец света близок — и не только община Рахили, но также и те, кто посещал другие дома-церкви по всей империи, — что многие отказывались от своего имущества. В доме Рахиль произошли большие изменения: она отпустила на волю рабов, исчезла почти вся мебель, а вместо шелковых платьев она носила теперь домотканую одежду. Она постоянно собирала деньги и отправляла их своим более нуждающимся братьям и сестрам в Иерусалим, а свои изысканные серебряные ожерелья пожертвовала на организацию христианских миссий в Испании и Германии.

Однако Амелия наблюдала, как среди христиан усиливается разобщение из-за разногласий в учении. К ним присоединялось все больше неевреев, представителей разных слоев общества, которые привносили элементы своих вероучений, так что, когда Рахиль начинала молитву «Слушай, Израиль», кто-то крестился, а кто-то изображал священный знак Оссириса. Изредка у них бывали особенные гости, которые лично знали Иисуса, но это были очень старые люди, говорившие скрипучими голосами и на таком простонародном языке, что даже здесь, среди людей, знавших греческий, их речь нужно было переводить! И, к удивлению Амелии, даже они по-разному пересказывали события, происшедшие в Галилее более тридцати лет назад. Павел, ученый иудей, принявший Христа, писал письма разным церквям, чтобы разъяснять им возникающие недоразумения, его часто не понимали. Другая группа, состоявшая преимущественно из греков, толковала христианскую веру в соответствии с греческой философией. Последователи Петра, который был самой известной личностью в христианском движении, верили в необходимость строгого соблюдения еврейского закона и считали, что неевреи, прежде чем стать христианами, должны обратиться в иудаизм. Кроме того, были еще и мистики, выходцы из мистических религий, утверждавшие, что новая секта, развиваясь, должна сосредотачиваться не на простых людях, а лишь на мистическом воссоединении с Христом. Сторонники каждой группы считали, что именно они правильно толкуют христианство, и ощущали свое превосходство над остальными.

Каждый человек в отдельности также верил по-своему: в грядущее второе пришествие Христа верили все, однако кто-то говорил, что Он прибудет на золотой колеснице, а другие — что он приедет скромно, на осле; одни утверждали, что он придет в Рим, другие — что сначала Он появится в Иерусалиме. Что же касается Царства Небесного, мнения разделялись относительно того, что оно из себя представляет, где находится и когда наступит. Кто-то называл Иисуса князем мира, кто-то — предвестником войны.

Помимо всей этой неразберихи существовали также многочисленные евангелия, которые передавались из рук в руки в свитках, письмах и книгах, и каждое из которых объявлялось «истинным» учением Христа, хотя ни одно не было написано сразу же после его мученической смерти. Еще больше эту путаницу усиливал тот факт, что некоторые из тех немногих, кто лично общался с Христом при Его жизни, были еще живы. Молодое поколение, никогда не слышавшее проповедей Христа, интерпретировало события тридцатилетней давности, совершенно не учитывая обстоятельств и настроений того времени. Споры относительно обращения неевреев становились все яростнее: что нужно делать — крестить их или обрезать? Те, кто ратовал за обрезание, говорили, что это слишком просто для того, чтобы обрести веру, что обращенные не бросают своих старых богов, а лишь вводят Иисуса в их пантеон. Христиане-неевреи стали чествовать Иисуса двадцать пятого декабря, в день, когда их предки праздновали день рождения Митры, последователи же Изиды, Царицы Неба, утверждали, что мать Иисуса Мария была воплощенной Богиней. И каждый верил, что Иисус предсказывал приближение царства именно его бога.