Благословенный камень - Барбара Вуд

Кто-то заплакал, и в этих еле слышных всхлипываниях было больше боли, чем во всех громких завываниях плакальщиков. Остальные были настолько ошеломлены, что едва могли дышать. Амелия была глубоко тронута. Ни одна проповедь Петра, никакие призывы Павла, ни чтение свитков, писем и евангелий не смогли совершить того, что удалось старой Марии своей простой тихой речью — вызвать образ Иисуса.

Амелия прижала ладонь к груди — она еле дышала — и удивилась, нащупав под одеждой ожерелье. Потом, вспомнив, что это такое, вынула из-под платья подвеску и в преломленном солнечном свете вгляделась в голубой камень. Сейчас она видела в нем человека, истерзанного римскими солдатами, по его лицу струилась кровь, тело было покрыто синяками и ссадинами. Амелия видела столько распятых преступников, но она никогда не видела в них человека, не задумывалась о том, что в изувеченном теле еще живы разум и душа. Сколько же невиновных было среди этих несчастных, висевших на крестах, вдоль Виа Аппиа? У скольких из них были семьи, любимые, дети? У подножий многих крестов рыдали люди.

— Да, — сказала Мария, и голос ее напрягся, — после всего того, что выстрадал мой Учитель, он попросил своего Отца простить своих палачей.

Амелия почувствовала, как ком подкатил у нее к горлу. Сквозь слезы она вглядывалась в синий кристалл, который, казалось, вот-вот растает у нее в ладонях. «После всего, что с ним сделали, Иисус попросил Отца простить людей, которые так с ним поступили!» Она отчетливо увидела, что находится внутри этого камня. Ничего похожего на призрак египетской царицы и не молящийся Симон Петр — это был распятый на кресте Иисус, протягивающий к ней руки и готовый принять ее в свои объятия. Именно так, как напророчил ей предсказатель!

Она крестилась.

Все пришли посмотреть на это — все ее новые друзья, а потом они вместе сидели за трапезой, молились, смеялись и плакали. Рахиль сама совершила этот обряд в своем бассейне, и слезы радости потекли у нее по щекам, когда Амелия подставила голову под льющуюся воду. Амелию не волновало то, что ее семья ничего не знает о произошедшей с ней перемене. Они бы все равно не поняли, так что она даже и не пыталась ничего объяснять. Может быть, со временем, думала Амелия, она расскажет об этом, и, может быть, кто-нибудь из ее детей обратится в новую веру. Это была ее тайная надежда — увидеть, как Корнелия вместе с другими членами семьи, с просветленными лицами будут стоять на коленях в фонтане Рахили.

— Что это? — услышала она голос Корнелия, вошедшего в сад. Он говорил по привычке, ни с кем не здороваясь и ни к кому не обращаясь.

Амелия занималась цветами, в первый раз с удивлением заметив, как восхитительно пахнут летние розы. Она смотрела на мир новыми глазами — так же, как, по преданию, смотрел апостол Павел, когда с его глаз спала пелена. Все вокруг стало ярче — мир как будто ожил. Как эти розы. Она решила срезать букет для Фиби, которая слегла с летней простудой, и навестить ее. Это была одна из обязанностей членов домашней церкви — совершать бикур-хойлим, великую мицву, или добрые дела, — навещать больных, но Амелия не думала об этом как об обязанности. Она уже относилась к Фиби как к своей сестре.

Амелия была еще не так крепка в вере, как Рахиль. Она ощущала в себе силу, но многое ее обескураживало. Она вряд ли смогла бы это кому-нибудь внятно объяснить — у нее не было для этого подходящих слов. Она не могла сразу принять все в новом учении. Например, Бога, которого никто не видит. У которого нет ни статуй, ни изображений. Амелия никогда прежде не обращалась к духу. Молиться ей помогала ее голубая подвеска, в которой она видела распятого Спасителя. Другие прихожане тоже использовали изображения: люди не видели никаких причин отказываться от знакомых образов и символов, настраивающих на молитву. Гаспар молился перед статуей Диониса, который тоже был распятым богом; Джапет так и не снял крестик Гермеса; а новообращенный из Вавилона, поклонившийся раньше Пастуху Таммусу, нарисовал в саду у Рахили маленькую фреску, на которой Иисус был изображен в виде пастуха, державшего на плечах ягненка. Амелия также с трудом могла принять существование одного Бога и отсутствие Богини — разве все в этом мире не имеет мужского и женского начала? Поэтому Амелия, подобно христианам, по-прежнему молившимся Изиде, сохранила веру в Юнону, благословенную девственницу. Другие догматы новой веры также были ей пока непонятны, но одно она знала точно: Иисус простил ей ее грехи и слабости, и теперь она стоит на пороге новой жизни.

— Амелия, — нетерпеливо повторил Корнелий, — что это такое?

— Доброе утро, Корнелий. — Она не обернулась.

— Я хочу знать, что это такое.

— Как странно, это летние розы, — сказала Амелия, рассматривая хрупкие цветки, которые она придерживала ладонями. — Меня всегда учили, что увядшие цветы нужно срезать, чтобы куст побыстрее расцвел вновь. Но, оказывается, не все розы расцветают по второму разу. Ты не знал об этом? Некоторые из них цветут только весной, и, если даже ты срежешь старые цветки, это ничего не изменит. Что же касается тех, которые цветут по нескольку раз — как, например, вот эти желтые чайные розы — то если срезать погибшие цветы, то куст наверняка расцветет вновь.

— Амелия, — раздраженно сказал он, — повернись, когда я с тобой разговариваю.

Она повернулась, и он увидел голубое сияние у нее на груди. Она надела ожерелье поверх одежды.

— Не правда ли, любопытно, Корнелий? — спросила она. — Срезая увядшие цветы, можно вызвать появление новых?

— Скажи мне, что это такое?!

Она мельком взглянула на предмет, который он держал в руках.

— Это какой-то свиток, Корнелий.

— Это счета за аренду комнат в доходном доме в Десятом районе. Неоплаченные счета. Ты не сделала ничего, чтобы заставить жильцов внести плату. Почему?

— Потому что им нечем платить. Потому что это одинокие матери с детьми, которым никто не помогает. И освобожденные рабы, у которых нет работы. Больные и старики. Они не могут заплатить за жилье.

— Это не наша забота. Я требую, чтобы эти счета были немедленно оплачены.

— Но это мой дом, Корнелий. И вопросы оплаты решаю я.

Эти слова и уверенность, с которой они были произнесены, заставили его на какой-то момент замолчать. Потом он сказал:

— Амелия, ты никогда ничего не смыслила в делах. Я дам Фило стражников и пошлю его собрать деньги.

— Это мой дом, — сказала она по-прежнему спокойно и твердо. — Его оставил мне мой отец. Я — законная наследница. И только я решаю, кому платить, а кому нет.

— Ты хоть понимаешь, сколько денег мы теряем?

Она обвела взглядом его изысканную белую тогу с пурпурным окаймлением, собранную в идеальные складки.

— По твоему виду не заметно, что ты нуждаешься в деньгах.

В глазах у него вспыхнул огонек.

— Очень хорошо, — сказал он, постукивая ладонью по свитку в такт словам. — Я сам соберу эти деньги.