Пробуждение дракона. Книга 1. Шепот теней - Ян-Филипп Зендкер

– У тебя нет никаких оснований для беспокойства… – Пол запнулся.

После того, что наговорил ему Дэвид, он не имел права скрывать от нее истинную цель своей поездки в Шэньчжэнь.

– Мне все равно, – отвечала она. – Ты говоришь одно – я слышу другое. Так было и будет. О чем бы ты ни говорил, это будет внушать мне лишь большее беспокойство. Ты решил помочь своему другу, я уважаю твой выбор. В Китае я мысленно буду с тобой, каждую минуту, каждую секунду. Я не стану тебя отговаривать, я доверяю тебе и, несмотря на это, а может быть, именно поэтому не хочу знать, что ты собираешься там делать. Ты понимаешь?

Пол не понимал. На ее месте он вел бы себя совсем иначе. Он заставил бы ее рассказать обо всем во всех подробностях – о каждой встрече, каждом событии, – описать все до мельчайших деталей. Он попросил – нет, потребовал бы от нее никуда не ехать. И не успокоился бы, пока она не уступила. А если стала бы настаивать на своем, истолковал бы ее упрямство как неуважение к их дружбе.

– Даже не знаю, смог бы я так же тебя понять на твоем месте, – покачал головой Пол.

– Это не понимание, – возразила она.

– Тогда что, великодушие?

– Нет. Просто я люблю тебя. Это все.

Ему захотелось ответить ей такой же короткой фразой: я тебя люблю, прокричать эти три слова или, нет, прошептать их ей на ухо. Но не получалось. Пол не мог выдавить из себя ни звука и сам не понимал почему. С чего вдруг ему оказалось так трудно выразить словами свои чувства? Он ведь точно знал, что хочет сказать, и это не было ложью или притворством. Тем не менее он будто утратил дар речи. Внутри растекалось нечто холодное, серое – беззвучная, бесцветная пустота. Сейчас она спросит: «А ты меня?» – так делают все женщины в подобных ситуациях. И у Пола не будет другого ответа, кроме этого молчания, отдающегося звоном в ушах. Само по себе оно было безумием и могло напугать ее. Он должен был пересилить себя. Пол открыл рот и… энергично тряхнул головой.

Но Кристина ни о чем не спрашивала. Она только взглянула на Пола, легко коснулась пальцами его губ и обхватила ладонями его лицо, как самую большую свою драгоценность.

– Я люблю тебя, – повторила Кристина и поцеловала его. На мгновение Полу показалось, что он теряет сознание. – Я люблю тебя.

Он совершил ошибку, когда поднялся к ней еще раз.

Аньи только что приняла душ. Она сидела на кровати – в одной руке пульт от телевизора, в другой – миска с рисовыми пирожками. Ее кожа была совсем белой, почти как постельное белье. Тем темнее казались огромные карие глаза и полные губы. Махровый халат сполз с плеча. Тан разглядел под ним очертания розового соска и прилег рядом. В конце концов, это ее долг, она должна видеть его возбуждение и удовлетворить его. Аньи отложила миску и пульт, перегнулась через лежащего Тана и принялась расстегивать пуговицы на его рубахе. Ее пальцы нежно касались его груди, потом она вытащила и отложила в сторону ремень…

Вскоре Виктор Тан лежал на кровати голый. Аньи сидела на нем, ритмично поводя бедрами и массируя пальцами свои маленькие крепкие груди. Она вспоминала недавний разговор с Полом Лейбовицем и думала о роли Виктора Тана во всей этой истории. Аньи стонала слишком громко, она явно переигрывала. Тан скосил глаза на экран телевизора: гонконгский доллар упал. Заметив, что он отвлекся, Аньи тоже сползла на кровать и легла рядом, схватившись за пульт. Она ничего не почувствовала, Тан не строил иллюзий. Но сексуальность Аньи заботила его сейчас меньше всего. Она была конкубина, наложница, выдающегося ума и красоты тем не менее. Таких, как она, в Шэньчжэне сотни тысяч.

До недавнего времени Аньи оставалась наложницей Майкла Оуэна, теперь принадлежала ему. Он содержал ее, оплачивал ее квартиру, щедро давал на карманные расходы и время от времени баловал подарками. За это она предоставила в его распоряжение свое тело. Даже если это не вполне ее устраивало, это было лучше, чем стоять у конвейера, упаковывать в коробки игрушки или лампочки за пятьсот юаней в месяц и делить комнату с семью такими же молодыми женщинами. Аньи это понимала, потому не жаловалась. Она ведь далеко не дурочка и умеет держать себя в руках.

Это было, если угодно, временное соглашение, и оно, как и любой деловой контракт, основывалось на подсчете прибыли и издержек. На текущий момент обе стороны находили сделку выгодной. Но ни одна из них не замедлила бы расторгнуть контракт, подвернись лучшее предложение. Любовь – это нечто совершенно противоположное.

Почему Майкл Оуэн так и не смог понять этого? Он ведь интересовался историей, читал книги, в которых так подробно описана жизнь наложниц в Древнем Китае. Почему он так ничего и не понял? Когда ситуация накалилась, Тан пытался объяснить ему, кто такая наложница. Но Майкл глядел на него, как разъяренный бык. Аньи не наложница, она другое. Он, Тан, не имеет ни малейшего представления, что она значит для Майкла. Она его подруга и единственная любовь. И она его любит, не за деньги, не за Америку, в этом нет ни малейшего сомнения. Она учит английский, скоро они поженятся и уедут в Штаты.

Этот приступ бешенства глубоко оскорбил Тана. Слова Майкла Оуэна напомнили ему смех гарвардских студентов, когда он пытался изложить им свою идею Китая как мировой фабрики. Те его высмеяли, этот накричал на него, и все по одной причине: они не понимали его страны. Даже Майкл, который пытался. Они не имели ни малейшего представления о настоящем голоде, не знали, каково это, когда тебя обманывают на протяжении десятилетий. Ни студенты Гарварда, ни Майкл, ни тем более его отец не знали, что значит жить не своей, не настоящей жизнью, то есть жить вполсилы или не жить вообще. И никогда не ощущали стремления жить по-настоящему.

Выходка Майкла Оуэна не шла у него из головы. Американец так разгорячился, что Тану стало любопытно. Что, если он действительно ошибается насчет Аньи и она редкое исключение среди наложниц? Тан спрашивал себя, обрадовало бы его или огорчило, будь оно так?

Когда в следующий раз Майкл на пару дней отбыл в Висконсин, Тан пригласил Аньи на ужин. Она действительно не производила впечатления обыкновенной любовницы китайского бизнесмена, каких он повидал десятки, если не сотни на своем веку. Те были неотличимы друг от друга, но Аньи выделялась среди них. Умом, красотой, уверенностью в себе. Ее гордость – вот первое, что бросилось ему в глаза. Черта, крайне не свойственная девушкам с конвейера, которые через караоке-бар кидаются в постель к первому попавшемуся богачу. Она принадлежала их кругу, но, в отличие от них, позволяла себе выбирать. Это читалось на ее лице, в глазах, в каждом движении. Тан видел ее насквозь. Пусть крутит хвостом перед своим Майклом, его ей обмануть не удастся. Аньи вырвалась из беспросветного мира своего детства и не хотела туда возвращаться. Она понимала, что реформы дали шанс многим, но и тех, кто остался в проигрыше, оказалось не меньше. Что в условиях рынка каждая вещь имеет свою цену, которая определяется соотношением спроса и предложения. Каждая вещь, и она, Аньи, не исключение.

Понадобилось еще одно свидание, чтобы убедить ее, что она ничего не потеряет и даже кое-что выиграет, если согласится заглянуть к нему, Виктору Тану, домой. И она оказалась достаточно умна, чтобы не отказаться. Как хороший хедж-менеджер, она подстраховала свои инвестиции, ведь со стороны Майкла Оуэна не было никаких гарантий. За ночь Тан совокупился с ней три раза и впервые понял, что значит получать удовольствие от секса. Хотя, возможно, здесь примешалось чувство удовлетворения от того, что он снова оказался прав.