На фейсбуке с сыном - Януш Леон Вишневский

Из-за этих своих ножек Анри Тулуз-Лотрек известен не только в мире искусства, но и в мире медицины, как Ты, сыночек, вероятно, знаешь. Ну, может, не только из-за ножек, а вообще — из-за своей фигуры. У него туловище было как у взрослого мужчины, а нижние конечности как у ребенка. Редкая деформация, генетически обусловленная, ее потом назвали «сндромом Тулуз-Лотрека».

Но сильнее всего Тулуза-Лотрека деформировал, я думаю, все-таки алкоголь, а не какой-то там генный фактор. И иначе-то и быть не могло, потому как никакая печенка в мире, даже самая здоровая, не справится с теми гекалитрами алкоголя, которые вливал в себя этот Лотрек. Тем более что он был довольно болезненный сам по себе. С определенного момента ему очень уж сифилис досаждал. Вообще в середине девятнадцатого века и в начале двадцатого венерические болезни были очень распространены среди артистической богемы. Вот и нашего Станислава Выспяньского, которого многие называют «Четвертым Вещуном Польши», а он родился ненамного позже Тулуза-Лотрека, к примеру, тоже сифилис в течение многих лет убивал. В те времена это была болезнь неизлечимая, к сожалению — такой вот своеобразный ВИЧ молодой Польши. Антибиотиков-то не было еще. Что, по моему мнению, сыночек, очень большая жалость, потому как эти творческие люди умирали слишком рано по этой причине. Я так думаю, если бы Выспяньский и Тулуз-Лотрек сифилисом не заболели бы — то литература и живописное искусство стали бы гораздо богаче. А так, по причине прискорбно низкого уровня развития медицины на тот момент и чрезмерной распущенности оных творческих людей, мировая культура понесла громадные потери.

Вот такие мысли мне приходили в голову, пока я с закрытыми глазами сидела, потрясенная видом Тулуз-Лотрека и вызванными этим воспоминаниями. Потом, когда вытерла слезы и снова открыла глаза, я увидела, что Тулуз-Лотрек так и стоит перед Вебером, протягивая тому в своей правой руке, слегка дрожащей, стакан с жидкостью светло-коричневого цвета. Эта жидкость для меня загадкой не являлась, всем известно, что Тулуз-Лотрек знаменитым французским благородным винам всю свою короткую и яркую жизнь предпочитал коктейль из абсента с коньяком. Рецепт разработал он сам и назвал его «Землетрясение», под этим названием коктейль и пошел гулять по парижским салонам. Если Тебе как-нибудь вечерком захочется острых ощущений, «землетрясения» захочется — Ты наполни стакан до половины абсентом и доверху долей коньяком, лучше французским. И я гарантирую, Нуша, прежде чем опустеет первый такой стакан, ты в полной мере ощутишь это самое «землетрясение».

А я признаюсь, сыночек, хотя и не должна бы, мы с Леоном и не такие «коктейли» сооружали. Конечно, без французских изысков — сам понимаешь, железный занавес и все такое. Но иногда наш, польский самогон, собственноручно и заботливо Леоном очищенный, с «правильным» советским коньяком мешали. Преимущественно ночью. И такие мы потом с ним имели землетрясения, что я не завидую нашей тахте. Но у Тебя, сыночек, доступа к самогону нет, и Советского Союза тоже нет — а значит, и «правильного» советского коньяка теперь не достать. Но это я так, к слову.

Вебер с высоты своего роста к Тулуз-Лотреку склонился, а тот, глядя ему в глаза, сказал:

— Напейся, Вебер. И не вздумай принимать Кинси всерьез. Он всего-навсего ученый — и этим все сказано. Он не только над твоей любовью издевается — он еще и сперму твою затронул. А это уже более серьезный проступок: сперма — не просто средство размножения. Она очень даже влияет на творчество. На мое влияла непосредственно. Когда у меня не было ломаного гроша — даже на алкоголь, я продавал свою сперму парижским проституткам, чтобы они использовали ее для зачатия гения. Правда, я это делал в состоянии алкогольного опьянения, но не совсем же пьяный, поэтому ты, Вебер, можешь представить степень моего отчаяния. Проститутки, мои разлюбезные наивернейшие подруги, платили мне за мою сперму вином, а я иногда, в знак благодарности, оставлял им свои картины. Следовательно, моя сперма была платежным средством, а ты, Альфред, — тут он повернулся в сторону ведущего, погрозил ему пальцем, и голос его приобрел грозные нотки, — будучи американцем, должен понимать, что там, где финансы, шутки неуместны. Откровенно говоря, я в миллилитрах не силен, поэтому не могу доподлинно оценить, насколько Альфред тебя оскорбил. У тебя действительно из-за курения маловато спермы? Или это Кинси свои абстрактные, тебя не касающиеся данные привел? Впрочем, неважно. Кинзи, я так считаю, ума лишился — он любовь в миллилитрах измеряет. Будто…

В этот момент Тулуз-Лотрек свою речь прервал и начал нервно подпрыгивать, протягивая руки в направлении ладони Вебера и при этом злоупотребляя некоторыми словами. Успокоившись, произнес:

— А теперь отдай мне стакан, Вебер. Тебе следовало сделать только один глоток! Отдай! Когда не пью, я чувствую себя так, будто у меня синдром Туретта.[105]Я начинаю ругаться. Без повода.

Вебер, напуганный этим выпадом, поспешно сунул Тулуз-Лотреку стакан, а сам, сгорбившись, направился в сторону дивана. Тулуз-Лотрек последовал за ним. В студии воцарилась абсолютная тишина, такая, что было слышно, как скрипит перо в руке у пишущего что-то Кинси. Через минуту эту тишину нарушил негромкий голос с дальних рядов. Этот слегка хриплый голос принадлежал Эриху Фромму,[106]который притом протирал цветным платочком свои очки и обращался как бы к самому себе, не глядя в камеру и не заботясь о том, слушают ли его другие.

Я, сыночек, Фромма люблю — главным образом за его несогласие с последователями Фрейда, которые возвели на пьедестал физиологию. Я тоже считаю, что нельзя характер человека сводить к одной биологии или, как у Фрейда, к либидо. Конечно, это правда, что у меня с белкой, к примеру, много общих признаков — мы обе рыжие и любим орехи, у нас практически одинаковый набор генов и дышим мы одним воздухом, но все-таки белки Маркса не читают, а вот я — с удовольствием. Представляешь, сыночек, что ад с людьми-то делает? Я тут всего Маркса от избытка свободного времени прочла. Всего, сыночек! Даже трудно поверить. Ведь раньше у меня Маркс ассоциировался с Первым мая, демонстрациями и сосисками, что продаются с грузовиков. Ну или с революцией и танками на Красной площади. И в дополнение это катынский Сталин, манифесты ПОРП, эта КАСТРированная свободная Куба и голодная, но шантажирующая мир ядерными реакторами Северная Корея. Так я думала, сыночек. А ведь это совсем не так. Если в немецкого философа Маркса вчитаться, лучше с бокальчиком немецкого же рислинга, и Маркса-идеолога из памяти выскоблить, совсем другой Карл тебе откроется. Такой-то Маркс, из которого выпотрошили революцию, сдается мне, Фромма и привлек. Да и меня тоже. Если читать его медленно и вдумчиво, складывается мнение, что Маркс не был никаким марксистом. А был скорее христианином — христианином эпохи грубого капитализма, в то время как Иисус даже до феодализма не дожил.