На фейсбуке с сыном - Януш Леон Вишневский

Ведь не существует же ООО «БОГ». И постоянного адреса и прописки у Него нет — куда прикажете повестку доставить? Это уже не говоря о том, что ответчика, может, и не существует во Вселенной. А если существует — я Тебе, Нуша, со всей уверенностью, основанной на стопроцентной женской интуиции, скажу: никого Бог не «притесняет с помощью угроз, внушая им страх и вредя здоровью», никакой «общемировой системы сокрытия и безнаказанности сексуальных преступлений, совершаемых католическими священниками» Он точно не создавал и тем более не поддерживает, Бог не считает «использование презервативов грехом» и таким образом не «способствует распространению эпидемии ВИЧ и СПИДа». Мне кажется, Бог на каждом углу в Африке стоял бы и бесплатно эти презервативы раздавал. Ведь для Бога каждый умирающий от СПИДа человек — как Его собственный Сын, Распятый и умирающий на кресте. И я это знаю и чувствую так же точно, как то, что Ты, Нуша, мой сын. Так что этот творческий тандем, «д-р юр. наук Кристиан Сейлер» и «д-р юр. наук Герт-Иоахим Гетцель», адвокаты со своим высосанным из пальца иском зря стараются. А кроме того их демарш против папы римского является плагиатом — в истории такие примеры встречаются, только разве что без конкретных исков и повесток. Вот, к примеру, Мартин Лютер, монах из немецкого Эрфурта, протестант из протестантов, в 1545 году в своих публикациях называл папу римского «слугой дьявола», «настоятелем церкви шлюх», а также «убийцей и отцом всех мошенников» и вообще всячески на него клеветал. Особенно в одной своей работе, на которую я случайно наткнулась в нашей библиотеке. Называется она «Wider das Papsttum zu Rom, vom Teufel gestiftet», на немецком языке, естественно, к тому же на бумаге ужасающего качества. Однако я смогла прочитать, очки помогли. Это я к тому, что если захочешь — сможешь найти оригинал и прочесть у себя в Германии в каком-нибудь архиве. Скорее всего — в Эрфурте, где Лютер подвизался в качестве монаха в монастыре Святого Августина. По каким-то удивительным, скорее историческим, чем юридическим причинам Мартина Лютера со временем стали называть «крупным реформатором Церкви», а вот наших двух жаждущих его славы адвокатов будут, вероятно, называть мелкими сутягами. Для них и этого многовато.

То, что именно немцы подают иск против папы с формулировками о «преступлениях против человечества», для меня является фактом коварства и бездушия, а также доказательством абсолютного отсутствия немецкого патриотизма. Я знаю, что любить Германию и сегодня у многих считается почти неприличным, что Германия до сих пор ассоциируется с грохотом солдатских ботинок и визгом одного чокнутого психопата из Австрии, а также со стонами, доносящимися из застенков и газовых камер. Но, может, пора прекратить им об этом без конца напоминать? Германия свою вину искупила. И Твои дочки, которые чувствуют себя немками, узнают о крематориях и газовых камерах на экскурсиях в концлагеря — равно как и их ровесники, молодые евреи.

Впрочем, я не о том, сыночек.

Я о том, как бьют лежачего. Немецкая католическая церковь как раз лежачая, а эти два адвоката бьют ее по почкам, печени и голове ногами. Им плевать на то, что немецкая церковь практически при смерти. В 2010 году впервые в истории число окрещенных немцев (порядка 170 тысяч) было меньше, чем число тех, кто покинул лоно церкви (180 тысяч). В Германии умирание церкви можно статистически, с немецкой дотошностью и аккуратностью измерить. Крещения регистрирует курия, а случаи выхода из церкви — Налоговая служба (Finanzamt). И курию, и налоговую службу результаты 2010 года, несомненно, огорчили. Но у доктора Ратцингера, по профессии папы римского, они должны были вызвать серьезную обеспокоенность.

Меня удивляет, что ушлые немецкие адвокаты свой иск до сих пор не опубликовали на фейсбуке. Вместе с фотографиями могил умерших от СПИДа в Кении — их, эти могилы, роют вертикально, потому как для обычных могил мест на кладбищах не хватает. И еще музыку на это наложить — лучше всего сакрально-погребальную.

Но это, Нушка, так, к слову. И еще, совсем уж между делом, скажу, что иски против Бога могут только смешить, а те, кто эти иски выдумывает, выглядят идиотами. Бога ни в каком Нюрнберге ни перед каким трибуналом поставить нельзя. И на этом я закончу, а то, если буду продолжать — уж я-то себя знаю, — меня охватит раздражение и злоба в отношении этих мудаков-адвокатов, а их иск и сами они столь нелепы и комичны, что не заслуживают даже моего волнения. Так что теперь окончательный, бесповоротный и безоговорочный Schluss. Эта «горячая новость» — пшик, и подхватили ее с готовностью 17 августа 2011 года только безмозглые придурки от пропаганды. И то скорее оттого, что в конце дачного сезона и отпусков даже огурцы высыхают и становятся горькими. А мне хотелось 18 августа устроить сочельник, отвлечься от забвения, повспоминать, поплакать вволю. Сочельник — это же «день перед», «накануне». Время торжественного ожидания. А в такие дни весь мир и даже ад должны хранить покой и говорить шепотом.

Для меня 17 августа имеет особое значение.

В субботу 18 августа 1956 года Ты, сыночек, перестал быть выблядком.

А они устроили весь этот джаз с иском против папы, нарушили тишину — словно пернул кто громко с кафедры во время причастия. К счастью, к раннему вечеру, еще до первой звезды, которую здесь, в аду, конечно, можно только вообразить, все утихло. И я, мысленно глядя на эту воображаемую первую звездочку на воображаемом Небе, все думала, думала — о жизни моей с Леоном. И о том, как мы до вас жили, и о том, как уже вы с Казичком к нам прибавились. Из своей жизни до Леона я помню немного: эсэсовцев в Гдыни, отплывающий в свой последний рейс «Густлофф», скамеечку в парке, у пруда с лебедями. И все. Потому что Леон мне память о том, что было до него, стер. Хотя о прошлом моем регулярно допытывался. Хотел знать все до мельчайших подробностей: боялась ли пауков, какие цветы мне больше нравятся, люблю ли ходить по росе босиком, ненавижу ли немцев и нравятся ли мне усы у мужчин. Что я ему отвечала — того уж и не вспомню, но вообще-то я всегда говорила правду, так что это и не важно. А потом он меня ошеломил своей нежностью и заботой. Он начал не просто обо мне заботиться — он жил мной. Смеялся моим смехом и грустил моей печалью, боялся моим страхом и желал моими желаниями. И тогда я поняла, Нуша, что я совсем в него не влюблена. Я поняла, что я его люблю — как никого и никогда на свете. И хочу родить ему ребенка, а лучше двоих. И хочу резать для него хлеб, тереть ему спину, укрывать ночью одеялом. Так иногда случается, что приходит к мужчине и женщине Любовь — и все остальные любови, что были до нее и которых не было на самом деле, но которые только грезились — она все их стирает, как не было. И ты хочешь, чтобы человек был только твоим, твоим и ничьим больше. Навсегда.

И так 17 августа я свой двойной сочельник проводила — все вспоминала, вспоминала, и при этом нарушала пост, потому что цедила себе потихонечку — без всякого, кстати, ощущения собственной греховности — красное вино с содержанием спирта выше 13 градусов. Вот ведь чудно: наша с Леоном жизнь мне тогда казалась самым обычным делом, а теперь, просеянная сквозь сито воспоминаний, представляется просто невероятной и удивительной. Это, должно быть, ностальгия и тоска. Ты меня, сыночек, знаешь, Твой отец много чего со мной мог сделать: он меня мог растрогать, разжечь, разозлить, развратить, разленить, разложить на части, растрепать, разнежить, разморозить, растопить, раззадорить, расслабить, распахнуть настежь и иногда рассмешить. Такого глагола с этой приставкой, который Леон не пробовал ко мне применить, в языке днем с огнем не сыщешь. Но в этой его непредсказуемости и заключается главная, до конца не разгаданная тайна. Помимо своей любви он подарил мне то, о чем мечтает каждая женщина: с ним я перестала бояться. Я больше не боялась — ни черных мундиров, ни тонущих судов, ни голода, ни холода, ни вечных мук. Я боялась только, что он однажды после дежурства не вернется домой, потому что он ведь гонял как сумасшедший на этой своей карете «скорой помощи», когда они ехали на вызов. Он был моим опекуном и моим рыцарем. А когда вы с Казиком родились — свои крылья распростер и над вами, почувствовал себя вожаком целой стаи. Но не каким-то там патриархом. Леон, как мне, сыночек, кажется, в жизни руководствовался идеями феминизма. Он был единственным феминистом в нашем большом доме (мне все соседки завидовали). И в трех следующих домах, если идти Подверхней улицей в сторону улицы Красного Креста.