Завоеватели. Как португальцы построили первую мировую империю - Роджер Кроули

Оставалась еще одна группа женщин и девушек из гарема, которые не обратились в христианство. В нее входили самые красивые из них, отказывавшиеся вступать в связь с простыми моряками. Тем не менее им оказывали знаки внимания некоторые молодые аристократы. Албукерк приказал переправить этих женщин на «Флор де ла Мар» и держать в дальней каюте под замком. Охранять их должен был евнух. Этот приказ вызвал немало досады среди молодых фидальго, чьи планы позабавиться так и не увенчались успехом. Вскоре евнух сообщил губернатору о том, что происходит нечто подозрительное. Он был уверен, что мужчины нашли способ проникать в запертую каюту по ночам, хотя кто именно из португальцев занимается подобными делами, евнуху было неизвестно. Албукерк велел следить за каютой. Оказалось, каждую ночь хотя бы один мужчина, а иногда и два, и три покидали соседний корабль «Флор да Роза» и вплавь добирались до «Флор де ла Мар». Один из них открывал путь остальным, проникая внутрь через люк. В этом человеке узнали молодого дворянина по имени Руй Диаш.

Албукерк посовещался с двумя ближайшими советниками. Такая скрытность, ослушание и нарушение приличий привели его в ярость. Особенно усиливало гнев губерна тора то обстоятельство, что происходило все это не где-нибудь, а на его флагманском корабле, притом что вся флотилия находится на осадном положении. Губернатор и его советники сошлись на том, что за «дерзкие и преступные связи с мусульманскими женщинами в такое время и в таком месте» возможно только одно наказание — Диаша следует приговорить к казни через повешение.

Руй Диаш играл в шахматы с капитаном «Флор да Роза» Жорже Фогачей, когда на плечо ему легла крепкая рука: «Вы арестованы именем короля!» Диаша силой дотащили до юта, набросили ему на шею петлю и уже готовы были его вздернуть, как вдруг на борту начались беспорядки. Фогача поспешил на выручку Диашу, перерезал веревку и стал кричать, объявляя всем, что Руя Диаша собираются повесить. Это стало последней каплей для знатных капитанов. По всем кораблям быстро разлетелся слух, что благородного дворянина Руя Диаша хотят казнить безо всяких объяснений. Поднялся ропот. Группа фидальго села в лодку и, подняв флаг, поплыла к другим кораблям с призывами к восстанию. Португальская флотилия оказалась на грани мятежа. На берегу наблюдавшие за происходящим мусульмане оглашали воздух радостными криками.

В это время главный стражник доложил Албукерку, что арестованного отбили. Разъяренный губернатор сел в лодку и отправился к бунтовщикам. Восстание бросало вызов неограниченной власти капитана. Португальцы жаловались, что приказание повесить Диаша было отдано «согласно единоличному решению, без обсуждения с капитанами». Что еще хуже, Албукерк нарушил все правила, приказав повесить фидальго, точно представителя простого народа. Высокорожденного преступника следовало обезглавить. Албукерк же оставил их слова без внимания. Зачинщиков мятежа он приказал заковать в кандалы, а Диаш был повешен на мачте «Флор да Роза». Его тело оставили висеть там в качестве предупреждения.

К бунту привели долгие месяцы, полные тревог и лишений. Многие были не согласны с решением о казни Руя Диаша. Этот случай стал несмываемым пятном на репутации Албукерка. В этих тяжелых обстоятельствах он проявил себя как негибкий, авторитарный лидер, неспособный прислушиваться к другим. Антониу де Норонья отчасти смягчал последствия подобного поведения, но после его гибели сглаживать острые углы стало некому. После повешения Диаша повторилось то же, что и в Ормузе. Стиль управления Албукерка воспринимался португальцами как несправедливый. Тем не менее Албукерк был вспыльчив, но отходчив. Он попытался наладить отношения с четырьмя закованными в кандалы зачинщиками бунта, поскольку эти люди были ему нужны. Однако те отказались идти ему навстречу так же как и капитаны в Ормузе. Инцидент с Диашем так и не будет забыт.

Албукерк понимал, что скоро Адиль-шаху придется покинуть эти места, чтобы участвовать в других войнах. Продолжалось соревнование на выносливость. Июль сменился августом, и погода начала улучшаться. Проливные дожди прекратились. Португальцам наконец представилась возможность вырваться из ловушки. Албукерк велел Тимоджи добыть припасов. Губернатор хотел остаться до тех пор, пока у Адиль-шаха не кончится терпение. Но португальцы не выдерживали и умоляли, чтобы отплытие состоялось как можно скорее. Албукерк нехотя уступил. «15 августа, в праздник Святой Девы, при попутном ветре губернатор отплыл… со всеми своими кораблями и взял курс на Анджедиву». На реке Мандови португальцы простояли семьдесят семь дней. Их заливало дождями, они страдали от голода и подвергались обстрелам. То, что им удалось выстоять и выжить, было почти победой. Но Албукерк считал, что на Гоа у него осталось незавершенное дело. Так же как и в случае с Ормузом, он поклялся вернуться и одержать победу. И то и другое он осуществил с головокружительной быстротой.

На острове Анджедива Албукерк с удивлением заметил маленькую эскадру из четырех судов, направлявшуюся к далекой Малакке на Малайском полуострове. Эскадру возглавлял Диогу Мендес де Васконселос. Мануэл легкомысленно отдал этим явно недостаточным для такой задачи силам приказ захватить Малакку. Часть финансирования предоставили флорентинцы, вложившие в это предприятие свои деньги. Среди их представителей был Джованни да Эмполи, которому уже приходилось сопровождать Албукерка в одном из плаваний. По его словам, губернатор был «крайне недоволен поражением в Гоа, равно как и многим другим». Сохранившиеся записи Эмполи, скорее всего, были сделаны, когда он страдал от цинги в результате того, что корабль попал в штиль возле бразильских берегов. Должно быть, тон повествования мрачный и раздраженный. Эмполи описывает, как Албукерк был буквально одержим Гоа, намереваясь вернуться и захватить его как можно скорее. Для достижения этой цели он намеревался бросить все силы. Ему нужен был каждый корабль — включая те, которые направлялись на Малакку. Однако после тяжелого испытания, которому подверглись его люди на реке Мандови, Албукерку приходилось действовать скрытно, не выдавая своих намерений. Албукерк в полной мере оценил потенциал острова и боялся, что после возвращения флота румов Гоа станет неприступным оплотом противника. Особенно беспокоило Албукерка то, что может быть сформирована новая вражеская армада. Эмполи же не воспринимал угрозу из Египта всерьез: «Подобные слухи относительно румов ходят уже много лет, но насколько они обоснованны, мы не знаем… сейчас в этом нет никакой уверенности, поскольку неизвестно, говорят ли мусульмане правду». Эмполи обвинял Албукерка в том, что, пользуясь помощью Малика Айяза в Диу, он нарочно придумывает заговор, чтобы продвинуть свой план.

Как бы там ни было, Албукерку быстро удалось уговорить, заставить и упросить всех, включая эскадрон из Малакки, поучаствовать в новой операции. Учитывая, как к данной проблеме относились португальские власти в Кочине и Каннаноре, это было немалым достижением. Всегда бдительный Тимоджи сообщил Албукерку, что Адиль-шах покинул Гоа, чтобы вести новые войны с Виджаянагаром. Таким образом, момент для нападения был самый подходящий. Подготовка была завершена всего за два месяца. На совете в Кочине 10 октября Албукерк поставил капитанам ультиматум — либо они следуют за ним, либо объясняются перед королем. К проблеме Малакки и Красного моря планировалось вернуться сразу после захвата Гоа. И снова сила характера и угрозы помогли Албукерку одержать верх. Диогу Мендес де Васконселос вместе с недовольными флорентинцами согласились отложить экспедицию в Малакку. Даже мятежники, поднявшие бунт из-за инцидента с Руем Диашем, были отпущены из тюрьмы — Албукерку требовались все силы. 16 октября он написал королю оправдательное письмо, объясняя, почему не хочет отступиться от Гоа: «Ваше Величество, Вы увидите, как все получится хорошо, если Вы станете правителем Гоа… нигде нет таких удобных и безопасных побережий, как на Гоа, поскольку это остров. Если потеряете всю Индию, оттуда сможете покорить ее снова». На этот раз речь шла не только о завоевании территории. Албукерк намеревался полностью очистить Гоа от мусульманского присутствия.