Фабрика драконов - Джонатан Мэйберри

Из караульни затхло воняло пивом, потом, сексом, нестираной одеждой и тестостероном. Вот бы облить ее бензином и поджечь! Даже представлять такое было сплошным удовольствием. Думалось об этом легко, настолько ненавистны были ему охранники.

А если вправду, решился бы он лишить кого-то жизни?

Он знал, что этого от него и ждут. И довольно скоро потребуют. Велят. Заставят.

Боже.

Скользнув внутрь, он спрятался в затенении у двери, озирая ряды коек, над которыми витал разномастный храп.

Откуда-то слева послышался звук — тихий, робкий, для караульни явно нетипичный. Восемьдесят Второй бочком направился туда. Похоже, он знал, кто это.

Да, там была именно она: на полу, в прогалине лунного света. Та женская особь.

Обнаженная, колени подтянуты к груди, голова наполовину закрыта руками. Спутанные рыжие волосы взмокли от пота, сгорбленная спина исполосована рубцами от ремня, особенно там, где в тело впивалась бляха. Почерк знакомый. Картерет.

Несмотря на духоту, женщину била крупная дрожь. Рядом блестела маленькая лужица — судя по запаху, моча. От страха ли, или от невозможности двинуться из-за побоев бедняга сходила под себя. У Восемьдесят Второго тревожно замерло сердце. Проспавшись и обнаружив непорядок, Картерет точно живого места на ней не оставит.

В каком-то фильме он услышал памятную фразу: «Что так, что эдак — все одно не угодишь». Видимо, так и чувствовала себя эта несчастная. И тогда, и тем более сейчас. Что ни делай, как ни тужься, чем ни угождай — перед охранниками все равно будешь виноватой. Повиновение и то зачастую у них наказывается. Суть именно в подчинении, в сокрушении воли. Восемьдесят Второй это знал. Вот почему для Отто и Альфы так важно все происходящее. Потому-го они и одобряют, чтобы охранники творили с Новыми Людьми что ни попадя — особенно когда это видят другие Новые Люди.

И тут женщина, открыв глаза, неожиданно посмотрела на него. Сама ясность ее страдающего взгляда словно пригвоздила его к месту. Она не сводила с него глаз; было видно, что она его узнала. Глянув на развалившегося на койке Картерета, она снова обратила взгляд к мальчику. Медленно, опасаясь невзначай издать из-за боли какой-нибудь звук, она поднесла палец к щеке, словно отирая с нее слезу. Этот жест Восемьдесят Второй тотчас узнал: в точности такой же, какой вслед за ним повторили те две мужские особи Новых Людей, когда перед ними истязали соплеменницу. У Восемьдесят Второго пересохло во рту. Потянувшись в карман, он вынул округлый кусок вулканической породы и под лунным светом выставил его на ладони, чтобы женщина видела. Глаза ее вспыхнули ужасом; она болезненно сощурилась, но Восемьдесят Второй покачал головой: дескать, не бойся. Сомкнув вокруг камня ладонь, он изобразил, что бросает его в спящего Картерета и тот от попадания якобы падает. Женщина проследила за его действиями. До нее явно дошло. Тем не менее она медленно повела головой из стороны в сторону. При этом в глазах у нее блеснули слезы; она смежила веки и больше на мальчика не смотрела.

Глядя, как судорожно дрожит женщина, Восемьдесят Второй хотел сделать хоть что-нибудь, но надо было уходить. Вот ведь как нехорошо вышло: и не помог, и напугал пуще прежнего. А еще мальчика колотило от досады, что женщина не смогла постоять за себя даже тогда, когда ее мучитель лежал беззащитный. В глазах словно замельтешили бесовские красные тени: то была взметнувшаяся в нем внезапная ярость. В неистовом порыве Восемьдесят Второй взметнул руку с зажатым в ней камнем, целясь ненавистному охраннику в неприкрытую голову. Еще никогда он не был так близок к тому, чтобы решиться на убийство.

Но он сдержался. Тело дрожало от исступленного усилия не убивать этого простертого перед ним человека. Оказывается, на то, чтобы всего лишь опустить руку, силы подчас требуется гораздо больше, чем вскинуть ее для удара.

«Нет, не надо, — внушал он себе. — Пока не время».

Надо было сделать еще кое-что.

Он собрался уходить, чувствуя при этом на себе взгляд женщины. Нет, взгляд этот не молил о помощи, и не было в нем проблеска надежды на спасение. Все, что в нем было, это тусклая, обреченная покорность, от которой надрывалось сердце.

Гнев багровыми угольями полыхал в мозгу. Кинув напоследок взгляд на лежащего пластом у себя на койке Картерета — голого, пьяного, — Восемьдесят Второй против воли сунул камень в карман.

«Пока рано, — решил он окончательно. — Но уже скоро».

Пробравшись в дальний угол караульной, Восемьдесят Второй отомкнул замок и проскользнул в Дом Воплей. У него был план, хотя и крайне рискованный. Он уже как-то пытался выслать видео охоты. Теперь можно было попробовать еще кое-что. Но если поймают… За свою шкуру он, в общем-то, не опасался: дожить до взрослых лет мальчик все равно не рассчитывал. Другие недотянули и до его возраста. А вот чтобы устроить что-нибудь скверное Картерету, надо было и вправду постараться; тут и требуется осторожность.

Благополучно миновав все камеры наблюдения, он нашел, что искал: ноутбук на столе одного из спецов. Восемьдесят Второй заприметил его вчера и надеялся, что его не уберут. Получается, надеялся не зря.

Открыв его, он нажал кнопку «пуск». Ноутбук загружался, казалось, целую вечность, но, когда загрузился, выход в Интернет был очень даже четкий. Восемьдесят Второй облизнул пересохшие губы, стараясь не слышать гулкого биения сердца. Так, вот страница браузера, набиваем адрес в Yahoo, логинимся на тот же имейл-акаунт — и за работу. Не успев еще набрать сообщение, он обратил внимание, что у ноутбука есть встроенная веб-камера.

Впервые за многие недели лицо Восемьдесят Второго тронула улыбка.

В полете.

Воскресенье, 29 августа, 12.44.

Остаток времени на Часах вымирания:

83 часа 16 минут (время местное).

Ущербный я человек. Мне это известно. Возможно, потому и мой лучший друг тоже в каком-то смысле «ку-ку». Наше знакомство состоялось из-за Хелен. С ней мы дружили, когда еще учились в средних классах. Однажды в сентябре, под вечер, компания придурков старшекласников, налакавшись виски и основательно обожравшись дури, подкараулила нас на соседнем пустыре. Меня испинали до полусмерти — повредили и поломали все, что только можно, — и я валялся в луже крови, не в силах ничем помочь Хелен, которую сукины дети насиловали спереди и сзади. Физически мы оба потом оправились. А психически… ну а вы как думаете? Я исходил от отчаяния и бессильной ярости, а Хелен наглухо ушла в себя и затерялась где-то во мгле. Всю оставшуюся жизнь она периодически проходила курсы медикаментозной и психологической реабилитации. Руди взялся за нее, когда нам с Хелен было по двадцать с небольшим, и с той поры она постепенно пошла на поправку. И вот однажды я зашел в гости, а ее нет. То есть тело имелось, но уже холодное.

Что можно сделать, когда в тебе гаснет всякий свет? Лично я научился пользоваться темнотой. Через несколько месяцев после того нападения я занялся боевыми искусствами, причем не в какой-нибудь секции, а в настоящем японском додзё — и за годы обучения освоил все самые каверзные и грязные приемы, какие только мог. Во всяких там соревнованиях я не участвовал; я просто учился драться. По достижении возраста я пошел в армию, а оттуда поступил на службу в полицию Балтимора. Руди знал, что то нападение сделало с Хелен и со мной. В тот день я утратил почти всю свою человечность, а остатки потерял, когда она наложила на себя руки. Постепенно я разделился как минимум на три обособленных, хотя местами и совместимых личности: цивилизованного человека, копа и воина. Цивилизованное «я» во мне, несмотря на все, по-прежнему тяготело к идеализму. Коп был существом более циничным и не таким наивным (к счастью для всех нас, рулил в основном именно он). Однако когда пахло жареным, наружу деловито выбирался воин: дескать, а ну-ка, подвиньтесь, сейчас я займусь. Так что когда, сидя в шумной темноте С-130, я сортировал в уме всевозможные расклады, помогал мне в этом коп, но и воин был готов скользнуть в потемки и разобраться там с гадами по полной.