Лили. Сказка о мести - Роуз Тремейн

class="p1">– О-о. Умер? Он всегда был так добр ко мне. И всегда казался таким довольным жизнью в своем сарае, полном всякого старья…

– Да. Он был доволен жизнью. Думаю, он и меня этому научил – принимать свою участь. Он никогда не скрывал, что фермерство – тяжелый труд, изнурительная работа, но ему хотелось передать ее по наследству кому-то из нас. Братьям хотелось иного, но я был готов взять земли на себя. Я пашу с рассвета до заката, как пахал отец.

– То есть ты здесь один?

– В каком-то смысле да. Совсем один.

Лили теребит свой носовой платок. Она обводит кухню взглядом и высматривает вещи, которые держала здесь Нелли: белые фартуки на крючке, резиновые галоши для пасмурных дней, старый зонт – но не находит ни одной.

Будто услышав ее мысли, Джесси говорит:

– Нелли здесь. Трудиться ей больше не по силам, но она беззаботна как гусыня.

– Беззаботна как гусыня?

– Да. Расхаживает тут и там, как любопытная птица, на месте не сидит. Но, скажу честно, кое-что она потеряла.

– Что она потеряла?

– Часть воспоминаний. Но сама об этом не знает. И ее это, похоже, не тревожит. Иногда они возвращаются, и тогда она говорит: «Где я была, Джесси? Я куда-то уезжала?»

Лили молчит. Колли подходит и встает лапами ей на колени, она гладит собаку. А потом спрашивает:

– Нелли вспомнит, кто я?

Но прежде чем Джесси успевает ответить, они слышат шаркающие шаги у черного хода, и дверь с тихим скрипом открывается, и там Нелли. На голове у нее шаль. Лицо в морщинах, под глазами набрякли небольшие мешки, но крутые плечи ее не поникли – она держится так же прямо и, увидев Лили, улыбается и говорит:

– Доброго денечка вам, мисс. Или мне стоило сказать «утра», ибо нам известно о грядущем дне? Будет ли дождь? Придет ли письмо из Африки?

Лили встает.

– Нелли, – говорит она, – это я, Лили.

– Лили, вы сказали?

– Лили Мортимер. Я жила тут довольно долго, а потом вы отвезли меня обратно в Лондон, в Госпиталь для найденышей.

– О, – тушуется Нелли. – О чем это она, Джесси?

– Она говорит, что она – приемное дитя, которое мы звали «нашей девочкой», та, по кому ты так скучала, когда она уехала обратно.

Нелли переводит удивленный взгляд на Лили. В ее голубых глазах стоят слезы.

– Лили? – повторяет она. – Моя деточка?

– Да.

– О-о. О-о, я даже не знаю…

Джесси подходит к Нелли и кладет руку ей на плечо.

– Для тебя это, конечно, потрясение – увидеть выросшую Лили, да?

– Да. Я думаю, что лучше бы мне выйти на улицу и зайти еще раз, а? Я же цыплят кормила. Я могу еще раз их покормить – они будут не против, – а потом еще раз зайду домой – убедиться, что она и вправду здесь.

– Здесь она, здесь. Она тут. Не нужно никуда выходить. Она стоит перед тобой. И прехорошенькая. А? Может, поцелуешь ее?

– Поцеловать? О, Джесси, у меня же сердце сейчас разорвется. Мы ведь отослали ее обратно. Так велел закон. В законе говорилось, что мы должны вернуть ее. Вернуть кому? Я этого не понимала.

– Ты понимала, мама. Все мы понимали. Но это был грустный день.

– О, и там было мрачно. И в небе было полно умирающих птиц…

Нелли растеряна. Она начинает разворачиваться, словно хочет выйти на улицу, но останавливается и хватается за Джесси, чтобы не упасть. Лили подходит к ней, обнимает ее и мгновение спустя чувствует, как Нелли крепко обнимает ее в ответ, и тогда до них с Джесси доносится низкий, почти певучий звук, что исходит из горла Нелли, вой, которого они никогда прежде не слышали, горький плач по всему, что случилось в жизни Нелли Бак, хотя и не должно было.

Потому что так велел закон

Они долго сидят на кухне. Джесси заваривает чай. Нелли держит Лили за руки и поглаживает их, и не не сводит глаз с ее лица. Пес, которого зовут Джоуи, поскуливает, как будто чует что-то непонятное: уже не горе, но пока еще не радость.

В голове у Нелли сплошные вопросы, которые она пытается задать, но всякий раз сдается, не сумев облечь их в слова, и растерянно смотрит на Джесси, и он старается угадать, что это были за вопросы, и задает их вместо нее.

– Госпиталь для найденышей, – говорит он. – Нелли хотелось бы знать, как тебе там жилось. Думаю, она надеется, что с тобой там обращались по-доброму.

Лили молчит. Ее захлестывает вихрем воспоминаний, которые копошатся и расталкивают друг друга: как она лежит в мокрой кровати с Бриджет, как ее хлещут ивовым прутом за письмо к Нелли, как она находит овечку по имени Берти, как вяжет шарф, на котором повесилась Бриджет, как шьет тряпичных кукол, как рука сестры Мод, вцепившаяся ей в шею, толкает ее вверх по лестнице, туда, где ее ждет комната кошмаров…

– Там… – начинает она, – там с нами должны были обращаться по-доброму, но на самом деле все было не так.

– Ох, – волнуется Нелли, – но ведь так не должно быть, правда? Я верю в доброту. Да ведь, Джесси?

– Да, веришь.

– Она должна быть как комнатная муха, которую и не почувствуешь.

– Как муха?

– Да. Которая незаметно касается тебя крылышком.

– Но доброту я познала позже, – торопливо продолжает Лили. – Я устроилась на работу в Лондоне, в «Лавке париков» Белль Чаровилл, и мы шили парики для опер и пьес, и все те швы, которым ты обучила меня, Нелли, очень пригодились мне в работе, и мисс Чаровилл всегда была ко мне добра.

– И ты там все еще работаешь, Лили? – спрашивает Джесси.

– Нет. Мне стало… в Лондоне… Я поняла, что мне будет трудно жить там. Мисс Чаровилл одолжила мне немного денег, и я решила приехать сюда и спросить у вас… можно ли мне за небольшую плату и за любую работу, какая у вас найдется для меня… можно ли мне немного здесь пожить. Вам не претит эта идея? Я могу помогать Нелли по дому и…

– Нелли? – перебивает ее Джесси. – Тебе бы хотелось, чтобы Лили пожила тут у нас немного?

– Чтобы Лили пожила тут?

– Да. Некоторое время.

Нелли тянется к Лили и гладит ее по щеке. Она улыбается.

– Может, снимешь свой чепец? – спрашивает она. – Без него тебе будет удобнее.

– Сниму, – говорит Лили, – но можно мне сначала кое-что взять с крыльца? Я принесла тебе подарочек.

– Подарочек? – удивляется Нелли. – Не представляю,