С любовью, Лара Джин - Дженни Хан

– Отлично, давай поговорим про Пляжную неделю. – Я чувствую, что краснею от вызова в его взгляде. – Когда ты решила заняться сексом, ты как будто ставила точку. Убирала меня в свою… шляпную коробку. Как будто я сыграл свою роль в твоей истории любви, а теперь ты можешь перейти к следующей главе.

У меня кружится голова, ноги подкашиваются. Я думала, что Питер так хорошо меня понимает…

– Мне жаль, что ты так подумал, но я имела в виду не это. Совсем не это.

– Вполне очевидно, что ты имела в виду, потому что сейчас ты именно это и делаешь. Разве нет?

Есть ли в его словах хотя бы крупица правды? Я действительно хочу, чтобы мой первый раз был именно с ним и ни с кем другим. Это кажется правильным, потому что Питер – первый, кого я полюбила. Я не хочу, чтобы первым стал какой-нибудь парень в колледже, которого я не знаю. С Питером мы знакомы с детства. Может, я просто хотела перелистнуть страницу?

Нет. Я предложила заняться сексом, потому что хотела сделать это с ним. Но если он все так понял… может, так проще.

– Может, ты и прав. – Я сглатываю. – Может, я действительно хотела сделать это в первый раз с тобой, чтобы закончить главу о школе, о нас.

Он застывает. Я вижу боль в его глазах, а потом его лицо становится закрытым, словно пустой дом со ставнями на окнах. Он двигается прочь, и в этот раз я его не останавливаю.

Через плечо Питер бросает:

– Все в порядке, Кави. Не беспокойся.

Как только он уходит, я отворачиваюсь, и меня рвет прямо на траву. Я еще стою, согнувшись пополам и отплевываясь, когда из бара выходят Трина, папа и Марго. Папа бросается ко мне.

– Лара Джин, в чем дело? Ты в порядке?

– В порядке, да, – бормочу я, вытирая глаза и рот. Он широко раскрывает глаза в тревоге.

– Ты пила? – Он обвиняюще смотрит на Трину, которая гладит меня по спине. – Трина, ты разрешила ей пить?

– Она отпила пару глоточков гранатового мартини. С ней все будет хорошо.

– Сейчас ей нехорошо!

Трина выпрямляется, не убирая руку с моей спины.

– Дэн, Лара Джин уже взрослая. Ты этого не видишь, потому что по-прежнему считаешь ее маленькой девочкой, но она так выросла за то время, что я ее знаю. Она сама справится.

Марго вставляет:

– Папа, я дала ей отпить несколько глотков у меня, вот и все. У нее просто нет переносимости алкоголя. Честно говоря, ей следует над этим поработать до колледжа. Не вини Трину.

Папа переводит взгляд с одной на другую и обратно. Марго и Трина стоят бок о бок, объединив усилия. Тогда он смотрит на меня:

– Ты права. Лара Джин сама виновата. Садитесь в машину.

По дороге домой нам приходится остановиться, потому что меня снова тошнит. Я хочу умереть, но не от мартини. А из-за выражения лица Питера. Из-за того, как погас свет в его взгляде. Боль… Закрывая глаза, я снова ее вижу. Я видела его таким раньше всего раз, когда его отец не пришел на выпускной. А теперь в этом виновата я.

Я начинаю плакать и всхлипываю так, что трясутся плечи.

– Не плачь, – со вздохом говорит папа. – Ты виновата, но не настолько.

– Дело не в этом. Я рассталась с Питером. – Мне едва удается это выговорить. – Папа, ты бы видел его лицо. Это было… ужасно.

Он в недоумении спрашивает:

– Почему ты с ним рассталась? Он такой славный парень.

– Не знаю, – рыдаю я. – Теперь я не знаю.

Он сжимает мое плечо.

– Все хорошо. Все хорошо.

– Нет, не хорошо.

– Но будет хорошо, – говорит он, гладя меня по волосам.

Сегодня я сделала правильный выбор. Я в этом уверена. Нужно было его отпустить. Я вижу будущее, Питер. Мы разбили бы сердца друг другу. Лучше расстаться, пока мы видим друг друга так, как сейчас.

Я ПРОСЫПАЮСЬ ПОСРЕДИ НОЧИ В СЛЕЗАХ с мыслью, что хочу все вернуть. Я сделала большую ошибку и хочу ее исправить. Потом я так же в слезах засыпаю.

Утром голова гудит, и меня рвет, как девчонок во время Пляжной недели, только некому придерживать мне волосы. Потом мне легче, но я укладываюсь на полу в ванной на случай, если накатит новая волна тошноты. Там я и засыпаю и просыпаюсь, оттого что Китти трясет меня за плечо.

– Уйди, мне надо пописать, – говорит она, переступая через меня.

– Помоги мне подняться, – прошу я, и она тянет меня за руки. Пока она писает, я плещу холодной водой в лицо.

– Пойди поешь тосты, – говорит Китти. – Они впитывают алкоголь из желудка.

Я чищу зубы и, шатаясь, спускаюсь в кухню, где папа готовит яичницу, а Марго и Трина едят йогурт.

– Проснись и пой, малышка, – с ухмылкой говорит Трина.

– Ты выглядишь так, словно тебя грузовик переехал, – сообщает Марго.

– Если бы не свадьба, ты бы из дома не выходила, – говорит папа, но строгий тон ему не удается. – Поешь яичницу.

От одной мысли я давлюсь.

– Сначала съешь тост, – рекомендует Марго. – Он впитает алкоголь.

– Китти тоже так сказала.

– А потом, – тыкает в меня ложкой Трина, – когда у тебя в желудке будет еда, ты можешь выпить две таблетки «Адвила»[48]. Никогда не принимай «Адвил» на пустой желудок. А так тебе скоро станет легче.

– Я больше никогда не буду пить, – клянусь я. Марго и Трина обмениваются ухмылками. – Я серьезно.

Весь день я провожу в постели с задвинутыми шторами и без света. Мне так хочется позвонить Питеру, попросить у него прощения. Я даже не помню, что ему наговорила. Помню общий смысл, но воспоминания размытые. Единственное, что я помню отчетливо и никогда не забуду, – шокированное выражение его лица. Я ненавижу себя за то, что стала его причиной.

Я сдаюсь и пишу ему. Всего три слова.

Мне очень жаль.

Появляется многоточие – знак, что он пишет. Я жду, и у меня отчаянно колотится сердце. Но ответа нет. Я пытаюсь звонить, но звонок переключается на голосовую почту, и я сдаюсь. Может, он уже удалил мой номер в телефоне, как поступил с отцом. Может, для него… все кончено.

КРИС УЕЗЖАЕТ ПЕРВОЙ. Она приходит к нам и сообщает:

– Я не смогу прийти на свадьбу твоего папы. Завтра я улетаю в Доминиканскую Республику.

– Что?

– Знаю, знаю, извини. – Извинение неискреннее, Крис широко улыбается. – Просто безумие. Появилось место в экоотеле, и я не могу упустить эту возможность. В Доминиканской Республике ведь тоже говорят по-испански?