Райский уголок - Нина Стиббе

рот, он весь трясся, его состояние можно было описать как «задыхался от возмущения».

Смотритель спрыгнул с мотороллера, прислонил его к простому светлому надгробию миссис Мелитты Симмонс, которую Господь призвал к себе в 1973-м, и влил в мистера Симмонса несколько глотков воды из своего набора экстренной помощи, который требуется, как он сказал, «каждый божий день какому-нибудь несчастному дуралею».

Мы сели на ближайшую лавочку, и я рассказала смотрителю, что тут не произошло ничего криминального, обычные семейные разборки. Смотритель сказал, что он такого вдоволь насмотрелся, особенно с наследниками, и проводил нас до парковки. Мистер Симмонс никак не мог вспомнить, где поставил машину. Я помнила только, что мы приехали на белом «ровере». А парковка была забита белыми автомобилями.

– Какой номер? – спросил смотритель.

– «Ты Озорной Мудак» 264G, – ответил мистер Симмонс.

Мы осмотрели парковку, я даже отошла в сторонку, чтобы взглянуть под другим углом, но тут смотритель прокричал: «“Ты Озорной Мудак” – вон там».

Мистер Симмонс не в состоянии был сесть за руль. Со стариками вечно так, их легко вывести из равновесия, а потом все, затык. Смотритель все еще слонялся поблизости и, когда я сообщила о проблеме, сказал, что выход есть, и спросил, не позвоню ли я кому-нибудь из его сторожки. Я позвонила маме, и она, должно быть, гнала на всех парах, потому что появилась меньше чем через двадцать минут в фургоне прачечной «Подснежник», который почему-то оставался в ее распоряжении, хотя она больше не работала там водителем. Смотритель следил за нами издали и подошел поздороваться.

– Что случилось? – спросила мама, спеша к нам.

– Девочка сцепилась с одной дамой прямо на могиле, – заложил меня смотритель. – Жутко, как сцена из «Экзорциста».

Инцидент на кладбище вынуждал рассказать маме о неформальной сделке с мисс Питт. Она отвезла нас обратно в «Райский уголок». Мистер Симмонс вылез из фургона, и я уже собиралась последовать за ним.

– Нет, погоди, – сказала мама. – Что это было?

Я изложила в общих чертах, и мама взвилась до потолка. В прямом смысле взвилась, стукнулась о крышу фургона и заорала:

– Ты долбаная идиотка, тебе всего-то и надо ходить в школу! Это тебе что – роман, пьеса, телевизор? Господи, Лиззи, просто ИДИ В ЭТУ ДОЛБАНУЮ ШКОЛУ!

Позже, дома, я рассказала ей все, в подробностях, последовательно.

– Я разберусь с этим, – сказала мама.

27

Распродажа века

Мама начала распродавать последние фамильные ценности. Я чувствовала себя немного виноватой из-за этого. Не то чтобы я могла оплачивать наши счета из тех крох, что зарабатывала, но средства у меня имелись, и я транжирила их, покупая всякие кондиционеры для волос и разные сорта чая и кофе.

Вкус к распродаже ценностей у мамы появился, когда несколько лет назад она продала кровать под балдахином, но без матраса, который ей стыдно было показывать, и его тайно, в сумерках, оттащили на свалку, когда никто не видел. Мама не могла поднять его в одиночку, и пришлось призывать на подмогу сестру, брата и меня. Ликвидация матраса оставила отпечаток на всех нас.

Мы были слишком юны и потому неделикатны и все спрашивали и спрашивали, что не так с этим матрасом и почему она не может просто оставить его для доктора Гёрли, которая купила кровать и собиралась прислать за ней. В конце концов мама призналась, что матрас весь в пятнах, а доктор Гёрли купит для себя с Шилой новый матрас. «В каких еще пятнах?» – удивились мы. А потом, пока мама лихо рулила, ползали вокруг матраса в задней части фургона с маленьким фонариком Крошки Джека и действительно нашли какие-то пятна и, обводя их пальцами, заметили, что одно из них в форме собаки с жирными лапами, а другое – как тыква. А потом мама рассказала нам, что это пятна крови, оставшиеся с прошлых времен, и мой маленький брат расплакался – вообразив, как кого-то убили прямо на этом матрасе (возможно, кого-нибудь невинного, типа отца Девы Мэриан[53]). Но сестра объяснила ему, что причина в другом. Мы с сестрой сообразили, что речь идет об обычных женских делах и что если они происходят с собакой или морской свинкой, то типа все в порядке, а вот если с человеком, то это очень стыдно и нужно скрывать и заметать следы в сумерках. Мы вовсе не смущались, нам было страшно.

Короче, пришло время распродавать последние ценности, чтобы оплатить счета, по поводу которых мама была не до конца честна с мистером Холтом. Она почистила некоторые драгоценности и отполировала кое-какую мебель. От кого-то из родственников со стороны матери ей достался по наследству туалетный столик. Прелестная вещица орехового дерева – если вам нравятся такие штуки – с трехстворчатым зеркалом. Она поместила объявление о продаже в «Лонгстонском рекламном приложении» и надеялась, что ее невестка не заметит (все-таки фамильная ценность). Мама рассчитывала выручить за столик около тридцати пяти фунтов (даже близко не настоящая цена, но шанс быстро получить наличные). Но пишу я здесь об этом вот по какой причине: человеком, отозвавшимся на объявление, была мисс Питт, и, увидев ее на пороге нашего дома в спортивных штанах в мелкую клеточку и под ручку с дружком, жирным доктором, я запаниковала.

– О черт, не открывай дверь, нет, умоляю, скажи, что уже продано.

Но мама возразила:

– Погоди, Лиззи, это идеальный случай.

Мама впустила мисс Питт, усадила за туалетный столик и, как ведущая «Распродажи века»[54], принялась демонстрировать его достоинства. Выдвинула длинный узкий ящичек прямо на колени мисс Питт, чтобы та оценила удобные отделения для теней, помады, пудры и прочего. Разложила все три части зеркала, чтобы мисс Питт смогла рассмотреть свою физиономию под любым углом и даже собственный затылок, показала, как можно убрать в специальное потайное место маленькую табуретку, когда та уже не нужна. И, убедившись, что мисс Питт жить не сможет без этого столика, назвала цену – шестьдесят фунтов. А когда толстый доктор поволок покупку в багажник своего «ленд-ровера», а мисс Питт отсчитала банкноты и вручила их маме, мама, сунув их в задний карман, сказала:

– И кстати, если Лиззи немедленно не восстановят в группе уровня «О», я сообщу в департамент образования о должностном преступлении.

На следующий же день я явилась в школьную канцелярию, и, как по волшебству, мистер Мэйн вручил мне приказ, гласивший, что мне надлежит учиться в группе уровня «О» по всем предметам. Он был очень доволен.

– Теперь только смотри не отставай, – сказал он.

Сестра Салим очень хотела знать, как