Райский уголок - Нина Стиббе

там у Миранды обстоят дела с «Дневником Анны Франк», и время от времени спрашивала ее. На что Миранда неизменно отвечала: «Я еще не начинала».

А потом однажды заявила:

– Да, я читаю, но с трудом, не самое увлекательное чтение, особенно после «Мир полон женатых мужчин» Джеки Коллинз.

Как-то раз она сказала, что Анна Франк «прямо как маленькая госпожа», и сестра Салим вздрогнула.

Миранда читала медленно. Бесконечно долго. День за днем вы могли бы заставать ее в перерыве за чтением одной и той же книги. В то время как я за день проглотила «Девушку из предместья» и сейчас заканчивала «Скотный двор» Джорджа Оруэлла, хотя он состоит из сплошных аллегорий. Я вскользь упомянула об этом, на что Миранда возразила: «Попробовала бы ты читать “Дневник Анны Франк” и при этом иметь полноценные отношения с парнем и в придачу репетиции ко дню открытых дверей».

Однажды Миранда сидела за столом с «Дневником Анны Франк» и горько рыдала.

Сестра Салим участливо спросила:

– С тобой все в порядке?

Миранда захлопнула книгу и уткнулась лицом в ладони. Все вокруг прервали свои дела, это был очень торжественный момент. «Наконец-то, – подумали мы, – смысл этой книги дошел до нее».

– Я так внимательно следила за жизнью этой девушки, день за днем, день за днем, – скорбно проговорила Миранда. – А она взяла и напрочь забыла про мой день рождения. Вот у нее про 22-е бла-бла-бла, 23-е бла-бла-бла, 24-го бла-бла-бла, а потом сразу 26-е. Она пропустила 25-е!

Сестра Салим остолбенела.

У Майка Ю была тайна. Он посвятил в нее Миранду и заставил поклясться, что она не проболтается, потому что его родители не должны ничего узнать. Но Миранде ему пришлось рассказать, потому что она – часть его плана. Он намеревался переехать в США. У него имелась такая возможность, потому что ребенком он там жил или, может, родился там, и это давало ему право вернуться на любой срок.

А Миранда, разумеется, проболталась мне, иначе откуда бы я знала. Идея полностью захватила ее, она ни о чем больше говорить не могла. Миранда побывала в Америке в 1972-м, когда всей семьей они осенью ездили в Бостон, и это стало каникулами всей жизни. Я отлично помню их путешествие, потому что ее сестра Мелоди делала потом доклад в классе, и это звучало чудовищно.

– Удивительно, – восторженно вздыхала Миранда, – у меня там было такое чувство, будто это и есть мой дом.

– А что, удобно, – буркнула я.

– Майк говорит, что он планирует уехать в 1980-м, когда получит диплом и когда его родители расплатятся по закладной. Он хочет, чтобы я поехала с ним. – Она фальшиво улыбнулась и цапнула меня за руку.

Я и так накурилась на голодный желудок, а от этой отвратительной новости меня совсем затошнило.

– Невероятно, – сказала я.

И хотя это было большой тайной, но тема Америки и переезда туда, американская мечта и все такое стали всплывать во всех разговорах и в разных вариантах.

Мистер Симмонс заявил, что мы, как нация, завидуем американцам. Это началось во Вторую мировую. А в 1950-е стало еще острее, потому что здесь дела шли неважно, все казалось унылым, а там, наоборот, заманчивым, у них дела шли в гору. И скатавшиеся в Америку люди возвращались под большим впечатлением. Вон как Лонглейди – побывали в Бостоне осенью и вернулись, взахлеб рассказывая, как листья желтеют и опадают, будто в жизни такого не видели, и сколько они всего там сожрали.

Мистер Симмонс тоже бывал в Америке, и эта страна произвела на него неизгладимое впечатление – мироощущение, дерзновенность, мысль о том, что люди могут ужиться друг с другом. У них получилось, сказал он, потому что там существует равенство, которого никогда не достичь здесь, и привел в пример Миранду и меня. А сестра Салим рассмеялась. Она тоже там бывала. Чернокожая женщина. И мистер Симмонс извинился за свое заявление и взял его обратно.

– А Майку там будет спокойно? – спросила я потом Миранду, наедине.

– А почему нет? – удивилась она.

Миранду не волновало равенство для Майка, она хотела лишь захватывающего приключения, а еще – переплюнуть свою мамашу. Майк был для нее транспортным средством.

Хозяин все оплакивал свой брак и, хотя усыновил Рика, йоркширского терьера, скучал по Лазарю, ретриверу, которого забрала с собой жена. И еще он тосковал по детям, которых мог бы иметь, но не имел, потому что его бывшая жена впадала в отчаяние от несовершенства мира. И хотя они вроде пришли к соглашению по данному вопросу, он начал беспокоиться, а не заведет ли она сейчас ребенка, с новым любовником, потому что мир, возможно, выглядит теперь чуть менее несовершенным. Не потому что он и вправду стал лучше, а потому что она влюбилась, а влюбленность искажает восприятие.

– Кто бы пожелал ввести дитя в этот страшный мир, где тебя может бросить жена и забрать у тебя любимую собаку, не говоря уже об ограблениях в темных переулках, бомбежках и бедной Венеции с толпами туристов? – вопрошал хозяин. А кухарка поддакивала – она приходила поболтать с ним и выпить стаканчик, но не работала, потому что ей задолжали жалованье.

Я, разумеется, думала о Дэнни и всех детях, которых планировала завести со временем, и надеялась, что мир станет лучше, но чувствовала себя несколько обескураженной. А потом вылезла Матрона с очередным заунывным вздором про то, насколько мир сейчас лучше, чем в прежние времена, и что если вообще может существовать эпоха для надежды, и детей, и женщин, то она наступила именно сейчас, и мы можем благодарить за это Пола Маккартни. Я хотела было поинтересоваться, не означает ли это, что прекрасный мир Матроны – это также и кошмарный мир Хозяина, но решила, что, наверное, это не слишком прилично.

У кухарки, хотя и полностью соглашавшейся с Хозяином по поводу катастрофического состояния мира (она, как и он, происходила из благородной семьи, переживающей трудные времена), все же был ребенок, уже двадцати с чем-то лет от роду. И кухарка защищала свое решение принести Энтони в этот мир.

– Я никогда не скрывала, как чертовски ужасен наш пропащий мир, – говорила она. – И он циник, мне под стать.

– Приятно слышать, – сказал Хозяин.

– Он обличает элиту в сатирических художественных работах, – продолжала кухарка, – и сменил имя, его теперь зовут Синева.

– Браво, – отозвался Хозяин.

Радикальные перемены, происходившие с леди Бриггс, порой вызывали тревогу. Во-первых, она перестала есть все подряд костяной десертной ложечкой, начала пользоваться ножом и вилкой и даже досадовала, что у вилки только три зубчика, а не четыре.

Она стала общительной. Она вышла из затвора и вернулась к жизни, в