Медовый месяц в улье - Дороти Ли Сэйерс

Но, увы, не удалось подтвердить, что в 18:20 кактус был вынут из кашпо. И все же – допустим, Ноукс зачем-то вынул его сам. Зачем? Трудно сказать. Но, допустим, он увидел, что с кактусом что-то неладно – мучнистая роса или чем там эти уродцы хворают. Может, он его снял, чтобы протереть – да, но он прекрасно мог сделать это и со стремянки или даже со стула, с его-то ростом. Плохо. Что еще может стрястись с растением? Ну, горшок становится тесен. Кирк не знал, подвержены ли этому кактусы, но, допустим, ты хочешь посмотреть, не проросли ли корни сквозь отверстие в дне горшка. Для этого горшок надо вынуть. Или постучать по нему, чтобы… нет, его только что поливали. Стоп! Ноукс не видел, как Крачли это делал. Может, он заподозрил его в небрежности. Может, он пощупал землю и решил, что она недостаточно влажная, а затем… Или, еще лучше, подумал, что воды слишком много. Эти верблюжьи колючки сырости не любят. Или любят? Досадно ничего про это не знать. Познания Кирка в садоводстве ограничивались привычными клумбами и грядками.

Так или иначе, не было ничего невозможного в том, что Ноукс вынул кактус с какой-то своей целью. Нельзя доказать, что не вынимал. Допустим, вынул. Отлично. Тогда в 9 часов приходит Селлон и видит, как Ноукс заходит в комнату… Тут Кирк снова остановился. Если Ноукс, как обычно, собирался слушать новости в 9:30, то пришел слишком рано. По словам Селлона, он вошел и посмотрел на часы. Покойник не носил часов, и Кирк поначалу решил, что он вошел, чтоб посмотреть, скоро ли вечерний выпуск. Но ведь не исключено, что он собирался вернуть кактус на место и поэтому пришел чуть раньше. Прекрасно. Он входит. Думает: успею ли я притащить этот самый цветок из судомойни или откуда там, пока новости не начались? Смотрит на часы. Затем Джо Селлон стучит в окно – и начинается. Они поговорили, Джо уходит. Старик притаскивает свой горшок и залезает на стул или чего там, чтоб повесить его на место. Или, может, берет стремянку. Тем временем он видит, что уже полдесятого, и начинает торопиться. Наклоняется слишком сильно, или поскальзывается, или неловко слезает со стремянки – и вот он уже валится навзничь и расшибает свой котелок об пол – или, еще лучше, об угол дубовой спинки дивана. Лежит без памяти. Вскоре приходит в себя, убирает стул или стремянку или что там, а потом – ну, мы знаем, что с ним потом случилось. Вот так вот. Проще пареной репы. Ключей никто не крал, дубликатов не делал, тупых предметов не прятал и не лгал при исполнении – ничего не было, простой несчастный случай. И все говорят чистую правду.

Кирк был так поражен красотой, простотой и экономичностью этой версии, как, должно быть, был поражен Коперник, когда впервые придумал поставить Солнце в центр Солнечной системы и увидел, что планеты больше не выписывают сложные и несуразные геометрические кренделя, а дисциплинированно и с достоинством движутся по кругу. Он сел и любовно размышлял над ней минут десять, прежде чем решился ее проверить. Боялся, что очарование пропадет.

Однако теория – всего лишь теория, ее надо подтвердить уликами. Во всяком случае, убедиться, что ей ничто не противоречит. Первым делом – может ли человек помереть, просто упав вот так со стремянки?

Бок о бок с томами английских поэтов и философов (полкроны за штуку), прикрытые с правого фланга “Крылатыми словами” Бартлетта, а с левого – полезной полицейской книжкой, где все преступления систематизированы согласно способу совершения, стояли, высокие и грозные, два синих тома “Судебной медицины” Тейлора, этого кодекса беззакония, этого путеводителя по тайным тропам смерти. Кирк частенько их изучал, готовя себя к неожиданностям на стезе долга. Теперь он снял с полки том первый и листал страницы, пока не дошел до колонтитула “Внутричерепное кровоизлияние вследствие травмы или болезни”. Он искал историю о джентльмене, выпавшем из экипажа. А вот и он, как живой на страницах отчета больницы Га я за 1859 год: “Джентльмен выпал из экипажа и упал, ударившись головой так сильно, что лишился чувств. Через некоторое время он очнулся и почувствовал себя настолько хорошо, что вновь поднялся в экипаж, и спутник довез его до дома его отца. Джентльмен оставил происшествие без внимания, сочтя пустячным случаем, но вскоре почувствовал тяжесть и сонливость и принужден был лечь в постель. Его симптомы ухудшались, и спустя час он скончался от истечения крови в мозг”.

Восхитительный, но неудачливый джентльмен, чье имя неведомо, чьи черты в тумане, чья жизнь покрыта тайной, чья слава переживет замшелый мрамор царственных могил![188]Он жил в отцовском доме, значит, скорее всего, был молод и холост – должно быть, щеголял в новом плаще-крылатке и носил роскошные шелковистые бакенбарды, которые тогда только входили в моду. Как же его угораздило выпасть из экипажа? Лошадь ли понесла? Смотрел ли он на вино, как оно краснеет?[189]Экипаж, как мы видим, не пострадал, а спутник был достаточно трезв, чтобы отвезти его домой. Храбрый джентльмен (раз он решился вновь сесть в экипаж), предупредительный джентльмен (ведь он рассказал о происшествии, чтобы родители не волновались), чья безвременная смерть наверняка вызвала громкие стенания барышень в кринолинах. Кто мог знать, что почти восемьдесят лет спустя суперинтендант полиции сельского округа прочтет его короткую эпитафию: “Джентльмен выпал из экипажа…”

Не то чтобы суперинтендант Кирк утруждал свое воображение этими биографическими догадками. Его сердило, что в книге не указывалась ни высота экипажа, ни скорость, с которой он двигался. Правомерно ли сравнивать это падение с падением пожилого человека со стремянки на дубовый пол? Следующий приведенный случай относился к делу еще меньше: восемнадцатилетнего юношу ударили по голове в драке, после чего он десять дней жил как ни в чем не бывало, на одиннадцатый почувствовал головную боль и ночью скончался. Следом за ним шел пьяный возчик пятидесяти лет, который свалился со своей телеги и умер. Это несколько обнадеживало, вот только несчастный падал три или четыре раза, и напоследок понесшая лошадь швырнула его под колеса телеги. Но все же его случай показывал, что падение с небольшой высоты может серьезно навредить. Кирк минутку подумал и подошел к телефону.

Доктор Крэйвен терпеливо выслушал теорию Кирка и согласился, что она привлекательна. – Только я при всем желании не смогу сказать коронеру, что покойный упал на спину. На спине нет ни одного синяка, и на левом боку тоже. Если вы читали мой отчет, то должны были увидеть, что все следы падения находились справа и спереди, кроме, собственно, удара, послужившего причиной смерти. Я вам еще раз их перечислю. На правом предплечье и локте сильные кровоподтеки со значительными повреждениями поверхностных сосудов. Это значит, что они были нанесены незадолго до смерти. Я бы сказал, что, когда его ударили за левым ухом, он упал вперед на правый бок. Кроме этого – только синяки и незначительные ссадины на голенях, ладонях и на лбу. Ладони и лоб запачканы пылью. Это, думаю, свидетельствует о том, что он поранился, упав вперед со ступенек погреба. Вскоре за тем наступила смерть, так как из этих ран крови вытекло совсем немного. Я, разумеется, исключаю гипостаз в результате того, что он неделю пролежал ничком в погребе. Все эти следы, естественно, расположены на передней части тела.