Тени черного леса - Алексей Щербаков

Согласно карте, там, за прогалиной, за небольшим ручьем, начиналась территория, которая была, по сути, ничейной. Точнее — никто толком не понимал, кому она теперь принадлежала. Вообще-то это была Литва. Но в 1920 году этот кусочек земли вместе с Виленской волостью захапала себе Польша. В тридцать девятом Советская власть снова вернула ее Литве. А теперь, ходили слухи, собирались обратно отдать польским друзьям… Понятно, такие места всегда не особенно людные — а во время послевоенного неустройства никакого порядка на них нет и быть не может. Нашим, сидящим в Литве, уже не до них. А полякам — еще не до них. В общем, хорошее место выбрал себе Барон для гнезда. Впрочем, может, это и к лучшему. В спокойном месте — партизаны беспечнее. Это Сергей по себе знал.

Мельников еще раз внимательно оглядел окрестности — и двинулся краем леса, обходя прогалину. Вокруг было тихо — пригревало солнце и беззаботно щебетали птицы. Сергей поймал себя на посторонней мысли — смешно все-таки. Столько времени провел в лесах, а различать птичьи голоса так и не научился. Он знал все съедобные и лечебные растения, умел ориентироваться в лесу днем и ночью, не замерз бы в чаще и в лютый мороз — а вот про птичьи голоса ничего не знал. Партизану это без надобности. Но все-таки странное это ощущение — вести тайную войну на территории, где, если верить карте, — Советская власть.

…Высадка группы была своеобразной. Они высаживались… из поезда. Идея принадлежала Мельникову. Он, расспросив местных чекистов о подробностях проведенных ими антипартизанских операций, сделал вывод, что они в точности повторяли ошибки немцев в первый период войны. Они тогда тоже, собираясь расправиться с каким-нибудь отрядом, грузились в машины — а то и топали пешком в районе сосредоточения. Разумеется, об этом становилось известно очень быстро. Вот и сейчас — пробираться машиной в эти глухие места было бы неблагоразумно — тут все на виду. А кому сочувствует и кому помогает местное население — толком понять невозможно. Тут была такая мешанина взаимных болей бед и обид, что сам черт ногу сломит. Кого-то обидели поляки, кого-то литовцы. Одних прижала Советская власть, других немцы, третьих партизаны или бандиты. Вот и пойми — кому побежит сообщать какой-нибудь хуторянин о проехавшей мимо машине с военными?

Размышляя о предстоящей операции, лейтенант вспомнил свой богатый опыт борьбы с ягдкомандами, охотниками за партизанами. Будучи дотошным парнем, он тщательно изучил методы противника. Одним из козырей этих команд было то, что они появлялись там, где их никто не ждал. Егеря быстро сообразили, что в России, несмотря на огромные безлюдные пространства, не так-то просто укрыться от глаз партизанской агентуры. Обычно каратели прибывали в какую-нибудь деревню и начинали операцию из нее. В этом случае чаще всего партизан успевали предупредить.

А вот ягдкоманды действовали совершенно иначе. К нужному месту они прибывали в закрытых машинах, имевших, по возможности, самый безобидный вид. Так вот, охотники за партизанами высаживались из них на ходу. Причем выбирали какой-нибудь участок дороги, где по краям имелись густые заросли, да еще и крутой поворот дороги скрывал бы десант от наблюдателей. Бойцы прыгали из машин по одному — и тут же растворялись в складках местности. А машины шли дальше как ни в чем не бывало. Результат был — да еще какой! Партизаны порой даже и не знали, что к ним в лес пожаловали очень неприятные гости…

Мельников эту схему лишь слегка видоизменил. Как ему сообщили, «лесные братья» не нападали на поезда. То ли у них здоровья на это не хватало, то ли имелись какие-то тактические соображения. Вообще-то, борцы за независимую Литву не стремились связываться с солдатами и даже с милицией. Основную свою активность они сосредоточили на «предателях». То есть на литовцах, которые так или иначе сотрудничали с Советской властью. Причем если кто-то платил налоги — он уже являлся предателем…

Как бы то ни было, Мельников решил высаживаться из поезда — и там уже добираться через леса. В итоге группу, в которой были Мельников, Копелян, радист и еще один солдат-литовец, посадили на какой-то состав из нескольких вагонов, идущий по узкоколейке в сторону Польши. Километрах в десяти от места, где теперь находился Сергей, состав замедлил ход — бойцы по одному вывалились в густые кусты. Собрались уже в лесу, примерно в километре от места высадки, — и двигались дальше своим ходом. Хорошо, что шли не в белый свет. Вечером Еляков встретился с кем-то из местных партийных шишек. Неизвестно, о чем они там говорили, — но тот дал наводку — присоветовал одного своего человечка. Им оказался старик лесник, живущий в дубраве под Лозьдзее в обществе двух собак. Лесник оказался очень своеобразным типом. На русских и немцев ему было глубоко наплевать. Ни те, ни другие не нарушили его многолетнего уединения. А какая там власть в городе — его совершенно не волновало. Потому что к любой он относился с презрительным пренебрежением.

Но вот поляков лесник ненавидел до судорог. Хорошо, что в группе был литовец. Русского дед не знал, а на польском ни о чем бы с ним не договорились. Старика тошнило от одного звука этого языка. Что там такого сделали поляки этому лесному человеку — непонятно. Лесник был не слишком разговорчив, да его, разумеется, и не расспрашивали. На этой пламенной ненависти к соседнему народу и сыграли. Лесник рассказал, что группы неизвестных людей шастают время от времени с «ничейной» территории. У них там явно несколько баз. И, что ценно, где-то там имелись и развалины замка.

Теперь Мельников, одетый в немецкий камуфляж, шел один. Остальных он оставил в заброшенном хуторе, в котором, как показало тщательное изучение следов, давным-давно никто не бывал. Оганесу, как старшему но званию, он сказал на прощание:

— Задача ваша проста. Охраняйте радиста. Хоть бы небо свалилось на землю, хоть бы тут немецкие танки появились — но, когда я вернусь, рация должна быть в рабочем состоянии. Вопросы есть?

— Ты б, может, взял бы кого с собой? — неуверенно спросил Копелян.

— Ты не понял? Главное — рация. А там, в лесу, вы будете только под ногами у меня путаться.

…Лейтенант осторожно спустился к ручью и оглядел противоположный берег из-за лап ельника. Кажется, все тихо. Он перешел узкий прозрачный поток и начал двигаться наискосок по склону крутого холма, огибая гребень. Если где-то поблизости сидит секрет — то точно там. Однако осторожность оказалась излишней. Обогнув холм, Сергей увидел, что люди давно на нем не бывали. Поэтому он сам влез на вершину, достал бинокль и стал озирать окрестности. Первое, что он увидел, — это торчащий на северо-западе темно-серый донжон[52]. Он располагался на вершине лесистого холма, высовываясь из веселой зелени, упершись в синее небо своей полуразрушенной, словно кем-то обгрызенной верхушкой. Развалины находились километрах в двух — холмистая равнина между наблюдательным пунктом Мельникова и замком была сплошь покрыта лесом. Только где-то справа виднелся хутор, стоящий посреди небольшого расчищенного кусочка земли. Дом и строения были, на первый взгляд, целенькими. Но поле не носило никаких следов обработки, и во дворе было пусто. Сергей решил слегка уклониться — и посмотреть, что происходит в этих строениях.