Разгадай мою смерть - Розамунд Лаптон

— После кафе вы сразу вернулись на квартиру? — спрашивает мистер Райт.

— Да, — коротко отвечаю я. Нет сил рассказывать об обратном пути к тебе домой, вспоминать о том, что я там услышала. От усталости я еле шевелю губами, тело наливается тяжестью.

Мистер Райт с беспокойством смотрит на меня.

— На сегодня хватит, — решает он.

Мистер Райт предлагает вызвать для меня такси, но я отказываюсь под тем предлогом, что хочу пройтись пешком и подышать свежим воздухом.

Он провожает меня до лифта, и я вдруг понимаю, как признательна ему за эту старомодную учтивость. Наверное, Эмиас в молодости чем-то напоминал мистера Райта. На прощание мистер Райт улыбается мне, и я опять думаю, что искорка надежды на романтические отношения между нами все-таки не потухла. Приятные фантазии взбадривают меня лучше кофеина. Разве нельзя немного помечтать? Позволив себе эту маленькую роскошь, я решаю не толкаться в переполненном метро, а пройти через парк Сент-Джеймс.

Чистый весенний воздух придает мне сил, несерьезные мысли делают чуть более храброй. У выхода из парка я прикидываю, не пройтись ли и через Гайд-парк? Давно пора набраться смелости, победить свои страхи и упокоить призраков.

С бьющимся сердцем я миную ворота Королевы Елизаветы. Как и парк Сент-Джеймс, расположенный по соседству, Гайд-парк являет собой калейдоскоп цветов, звуков и запахов. В его яркой зелени не прячутся демоны, среди игроков в мяч не видно зловещих теней.

Я прохожу мимо розария и затем мимо эстрады, похожей на детскую книжку-раскладушку: нежно-персиковый круглый борт и сахарно-белая верхушка, опирающаяся на лакричные палочки-колонны. Внезапно мне вспоминается взрыв в толпе, разбросанные обломки гвоздей, кровь и хаос…

Я чувствую на себе чей-то взгляд. Ощущаю холодное дыхание чужака. Не оборачиваясь, я иду дальше, а преследователь ускоряет шаг. По спине у меня бегут мурашки, мышцы напрягаются почти до судорог. Впереди я вижу берег озера, пляж, людей и со всех ног бегу к ним. От страха и прилива адреналина у меня трясутся коленки.

На пляже я падаю в шезлонг, по-прежнему чувствуя дрожь в ногах и боль под ребром при каждом вдохе. В бассейне-«лягушатнике» плещутся дети; там же, закатав брюки, шлепают по воде двое мужчин средних лет, по-видимому, занимающих не последние должности. Только теперь я решаюсь обернуться. Среди деревьев мелькает кто-то в черном. Я пристально вглядываюсь, но это всего лишь игра света и тени в ветвях.

Я огибаю рощицу, стараясь держаться поближе к людям. На другой стороне передо мной открывается участок сочной молодой травы, усыпанной разноцветными пятнышками крокусов. По траве босиком прогуливается девушка. Она держит туфли в руке и наслаждается теплом прогретой земли, а я думаю о тебе. Я провожаю ее взглядом до самого конца участка и только тогда замечаю полуразваленный туалет, уродливую темную рану на фоне ярких красок весны.

Я спешу следом за девушкой и приближаюсь к зданию туалета. Она уже далеко, ее обнимает за талию молодой человек. Радостно смеясь, они покидают парк. Я тоже выхожу на ватных ногах, как следует не отдышавшись. Мысленно пытаюсь пристыдить себя: «Чего ты испугалась, трусишка? Все в порядке, Беатрис, просто у тебя разыгралось воображение». Утешения, позаимствованные из надежного, безопасного мира детства. В шкафу нет никакого чудовища. Но мы-то с тобой знаем, что убийца реально существует.

Вторник

Добравшись до уголовного суда, я втискиваюсь в набитый лифт, где остро пахнет потом и тела вынужденно прижаты друг к другу. В окружении людей, при ярком дневном свете я понимаю, что ничего не скажу о человеке из парка. Мистер Райт просто успокоит меня и скажет — совершенно правильно, — что убийца сидит в тюрьме, что в освобождении под залог ему отказано и что после суда он получит пожизненное заключение без права на амнистию. Следовательно, этот человек уже никогда не сможет причинить мне вреда. Лифт останавливается на третьем этаже. Я строго говорю себе, что преступника здесь нет и быть не может, что отныне и навеки он — пустота и я не должна позволять этой пустоте обретать контуры даже в моих мыслях.

Итак, сегодня утром я даю себе новое обещание. Я больше не буду бояться воображаемого зла, не допущу, чтобы оно овладело моим разумом, как однажды — телом. Наоборот, я постараюсь ощутить поддержку мистера Райта, миссис Влюбленной Секретарши и остальных реальных людей, что находятся в этом здании рядом со мной. Да, у меня по-прежнему случаются обмороки, чаще, чем раньше, силы постепенно уходят, но я не поддамся безотчетному ужасу и телесному недугу. Вместо того чтобы воображать все плохое и уродливое, я постараюсь разглядеть красоту в привычных, ежедневных вещах, как делала ты. И самое главное, я буду думать о том, что пришлось вынести тебе, думать и сознавать, что в сравнении с этим кошмаром мои призрачные угрозы — ничто, и довольно себя жалеть.

Пожалуй, сегодня кофе буду подавать я. И руки у меня вовсе не дрожат, ничуточки. Вот посмотри. Я беру в автомате два стаканчика кофе и спокойно приношу их в кабинет.

Мистер Райт удивленно благодарит меня за любезность. Он заправляет в диктофон новую кассету, и мы приступаем.

— В прошлый раз вы закончили на том, как расспрашивали однокурсников Тесс об Эмилио Коди и Саймоне, — напоминает мистер Райт.

— Все верно. После встречи в кафе я вернулась на квартиру. У Тесс был телефон с древним автоответчиком. Кажется, она купила его на распродаже с машины, и ее он вполне устраивал.

Я опять хожу вокруг да около, хотя нужно продолжать.

— Войдя, я увидела мигающую лампочку автоответчика — знак того, что пленка дописана до конца.

Не снимая пальто, я нажала кнопку воспроизведения. Ничего важного, сообщение от газовой фирмы. Остальные монологи, обращения к тебе разных людей, я прослушала еще раньше.

Я разделась и хотела перемотать кассету, но тут вдруг заметила, что она двухсторонняя, и решила прослушать сторону «Б». Каждое сообщение предварял механический голос, извещавший о дате и времени звонка. Последняя запись была сделана во вторник, двадцать первого января, в двадцать часов двадцать минут. Всего через несколько часов после того, как ты родила Ксавье. Комнату заполнили звуки колыбельной. Сладкие, зловещие звуки.

* * *

Я стараюсь говорить бодро, может быть, даже громковато, желая, чтобы слова заглушили колыбельную, звучащую в моей голове.

— Запись была профессиональная, то есть тот, кто ее поставил, поднес трубку к динамику проигрывателя.

Мистер Райт кивает; он слышал запись, хотя в отличие от меня не выучил ее наизусть.

— От Эмиаса я уже знала, что какой-то мерзавец изводил Тесс звонками, — продолжаю я, — и что она боялась этого человека. Он проделывал свой гадкий трюк много раз, но лишь однажды звонок попал на пленку.

Неудивительно, что, придя к тебе, я обнаружила отключенный аппарат. Ты больше не могла выносить этот ужас.