Великая сталинская империя - Юрий Фролов

17 апреля, оправдываясь за это грубейшее пренебрежение советским документом, лидер КПЧ К. Готвальд в беседе с референтом отдела внешней политики ЦК ВКП(б) А. И. Антиповым с наивностью школьника сказал, что руководство КПЧ поначалу целиком и «единодушно» поддержало советскую позицию, но… не предполагало, что по такому поводу требуется спешное специальное решение с отправкой в Москву. Гомулка же, что следует из воспоминаний о нем, и вовсе посчитал критику Москвы чрезмерной. За что и поплатился карьерой на несколько лет — впал в немилость Кремля и оказался опальным. В августе-сентябре 1948 года, когда на пленуме ЦК ППР рассматривалось «дело Гомулки», сменивший его на посту Б. Берут говорил о том, что свое «раскольническое» мнение Гомулка высказал представителю посольства СССР в Варшаве, а затем и членам политбюро ЦК ППР. (РГАСПИ, ф. 575, on. 1, д. 62, л. 31–32). Сам Гомулка годы спустя тоже подтвердил в своих воспоминаниях этот печальный для нею факт «попытки противления» воле Москвы. Генеральный секретарь ЦК РРП Г. Георгиу-Деж тоже не принял всерьез советские обвинения в адрес югославских лидеров, о чем и сказал югославскому послу 16 мая.

А вообще из пяти восточноевропейских компартий — участниц Коминформа — только венгры 8 апреля приняли на своем политбюро соответствующее решение с резким осуждением югославов и сообщили об этом в Москву. Так, венгров первыми из некоренных членов Коминформа удалось сломить сталинским дипломатам и идеологам. Этот документ был тут же из Москвы разослан остальным «сомневающимся и тянущим волынку» компартиям. Следом за венграми демократические позиции стали быстро сдавать и направили свои заявления по Югославии в Кремль чехи, болгары, румыны. Все они осудили «искривление политической линии» югославов. Таким образом, обеспечив себе массовую поддержку в морально-политическом давлении на Белград, советское руководство 4 мая в письме за подписями Сталина и Молотова заявило, что предлагает вопрос о «советско-югославских разногласиях» рассмотреть «на ближайшем заседании Информбюро».

Югославы, прежде согласные сесть за стол конференции, специального заседания, на этот раз неожиданно обсуждать свою проблему на заседании Коминформа отказались, поскольку поняли, что другие, ранее симпатизировавшие им партии заняли теперь антиюгославские позиции. (Секретная советско-югославская переписка… Вопросы истории, 1992,? 10, с. 151–152). Тито быстро получил ответное письмо за подписью Суслова с предложением ЦК ВКП(б) «создать в первой половине июня, примерно 8—10 июня, Информбюро девяти компартий для обсуждения вопроса о положении в компартии Югославии». Заседание намечалось проводить не в Москве, а «в одной из южных областей Украины». Скорее всего такое намерение Сталина было связано с неожиданным психологическим ходом — создать на одном из курортов менее морально-напряженную обстановку для самих югославов и для остальных делегаций.

Сторону Кремля приняли и западноевропейские члены Коминформа — французская и итальянская компартии. Со стороны итальянцев это был ошеломляющий для Тито ход, и 20 мая, чувствуя, что остается в изоляции со своими единомышленниками, Тито, тем не менее, подтвердил отказ КПЮ от обсуждения Коминформом возникшего конфликта. Но Сталин настаивал на таком заседании, подчеркивая, что обсуждение в Коминформе состоится и без югославской делегации и что «отказ от явки на Информбюро означает, что ЦК КПЮ стал на путь откола от единого социалистического фронта народных демократий с Советским Союзом», на путь «измены делу международной солидарности трудящихся».

Руководители других компартий, убедившись в крутом и несгибаемом характере Сталина, согласились с его мнением. Тито не смог уговорить и Гомулка: лидер КПЮ просто не захотел встретиться с ним, когда тот предложил это сделать в Белграде 5—10 июня. Не помогла и попытка посредничества авторитетного немецкого коммуниста В. Пика. Намекнул на возможную изоляцию югославских коммунистов и Георгиу-Деж в беседе 16 мая с послом Р. Голубовичем. Георгиу-Деж говорил, что позиция КПЮ приведет и к осложнению отношений с другими компартиями, что будет только на руку врагу, т. е. международному империализму. Румынский лидер советовал Тито признать хотя бы часть ошибок. В архивных документах нет подтверждения того, действовал ли Георгиу-Деж по собственной инициативе или по просьбе Кремля.

По некоторым донесениям от белградского посла в Москве и военного атташе известно, что Москва давала туманные намеки на возможность урегулирования конфликта даже при признании Тито части ошибок. Но руководство КПЮ не сочло нужным пойти и на такие условия. Правда, Тито сделал оговорку: что если бы беседа со Сталиным была конфиденциальной, то он согласился бы на такой вариант, но поскольку Москва сделала некоторые вопросы конфликта достоянием гласности среди других компартий, то переговоры в данный момент просто невозможны. Тито мудро предлагал пока не ворошить «угли конфликта», не принимать поспешных решений обеим сторонам, а вернуться к проблеме, когда все «немного уляжется». И сейчас на основе объективного, незаидеологизированного изучения документов можно сказать, что предложение Тито было, пожалуй, самым правильным.

Москва же упрямо решила готовить совещание, чтобы на нем «предать анафеме строптивых югославов-еретиков», а чтобы «разоблачительный удар» был действенным, в первую очередь надо было собрать компромат на самого Тито, чей авторитет в КПЮ был чрезвычайно высок и тверд. Потому со второй половины апреля и весь май 1948 года по указанию руководства ВКП(б), под непосредственным кураторством Молотова, шел тщательный отбор документов из архива Коминтерна, связанных с деятельностью Тито, его ближайших соратников и КПЮ в целом. Со многих материалов снимались копии и направлялись в отдел внешней политики ЦК 8КП(б), где и комплектовалось (подтасовывалось? — Авт.) «дело Тито». (РГАСПИ, ф. 17, оп. 128, д. 1163, л. 52–68; ф. 575, оп. 1, д. 411, л. 1—146).

Полученные сведения Жданов использовал при написании доклада для совещания Коминформа. Под руководством Жданова готовился и проект резолюции Информбюро «О положении в Коммунистической партии Югославии». Первый вариант, представленный на рецензию Сталину, был переработан с учетом его замечаний. Вождь поправил и второй вариант «обвинительного заключения по антикоммунистической, ревизионистской деятельности Тито» (цитата из воспоминаний Н. С. Хрущева). Так же беспощадно правился и доклад, сориентированный в сторону ужесточения критики.

Чтобы «произвести впечатление на Тито предстоящим разгромом», за неделю до совещания Коминформа, 12 июня, была проведена его репетиция, и не где-нибудь, а в самом Белграде(!) на заседании коллегии редакторов газеты «За прочный мир, за народную демократию!». В Белграде потому, что он еще оставался местом пребывания Информбюро и редакции газеты! «В центре столицы Югославии готовится международная охота на югославских «ведьм»!» — восклицал впоследствии по этому поводу в своих воспоминаниях один из соратников Тито.

Само совещание Коминформа было проведено 19–23 июня 1948 года. В отличие от первоначального плана оно состоялось не на юге Украины, а в Румынии. Атмосферу этого предвзятого судилища можно вообразить на основании протокола, опубликованного в издании Фонда Фельтринелли и РГАСПИ текстов выступлений, донесений Сталину.