Нежная война - Джулия Берри

Джеймс написал письма родителям, Мэгги и Бобу. Ему так много хотелось им сказать, но как это сделать? В конце концов, он решил, что если ты можешь умереть в любой момент, то какая разница, что о тебе подумают люди.

Ночью двадцатого марта Джеймс написал Хейзел длинное письмо обо всех вещах, которые он никогда не решался сказать. Надежды на будущее. Надежды, в которых была она. Если он не выживет в бою, будет ли она страдать меньше, если узнает, что он был готов посвятить ей всю свою жизнь?

Если ему было суждено умереть за короля и страну, если это была его цена, то судьба могла бы позволить девушке, которую он любит и любил бы всю жизнь, знать, что он чувствовал.

Ночью двадцатого марта, 1918 года, Джеймс Олдридж отправил письмо, нашел блиндаж[27], где можно было бы лечь, и заснул.

Утром 20 марта 1918 года Хейзел и Колетт вернулись в Париж. Колетт сразу забралась в кровать и не выходила из своей комнаты. Это была тихая поездка, но все же один раз Колетт заговорила.

– Когда немцы убили мою семью, – сказала она, – мне не дали увидеть их тела.

С тяжелым сердцем Хейзел ждала продолжения.

– Я умоляла, но мне сказали: Non, mon enfant, тебе не стоит на них смотреть, это может тебя убить.

Хейзел закрыла глаза и представила, что ее родители убиты. Джеймс лежит на земле.

– Хейзел, – сказала Колетт. – Думаешь, Обри мертв?

– Я думаю, – медленно ответила Хейзел, – что слишком рано делать такие выводы.

Покрасневшие глаза Колетт искали правды. Она не собиралась принимать ложную надежду или ложь, прикрытую ободрением.

– Я думаю, – продолжила Хейзел, – что мы должны надеяться на лучшее.

Колетт отвернулась и молча продолжила смотреть на пейзаж за окном.

Джеймс проснулся от резкого толчка. Было темно, а воздух ощущался плотным и тяжелым.

В его ушах гремел незнакомый звук.

Артиллерийский обстрел, но не такой, как обычно. Немецкие снаряды летели так быстро, что между взрывами почти не было перерыва. Один сплошной рев уничтожения. Звук бомбардировки напоминал вой дикого зверя.

Он схватил свой шлем. Вкус воздуха отдавал дымом, грязью и слабым луковым запахом горчичного газа. Вокруг бегали офицеры, выкрикивая приказы. Солдаты вылезали из укрытий и хватали свои винтовки.

Земля вздымалась и тряслась, как корабль в шторм. Взрыв, крики. Взрыв, крики. Сверху сыпалась земля. Они вернулись в линию поддержки, но ни одна из траншейных линий не была защищена от такой масштабной атаки.

Вокруг него собралось третье подразделение. Он узнал их даже в темноте: по голосу, запаху и росту.

– Ты задолжал мне два шиллинга, Натли, – крикнул Чад Браунинг. – Я говорил, что все начнется сегодня, и что, ты мне поверил? Нет! Так что выкладывай денежки.

– Заткнись, – Билли приходилось кричать, чтобы его было слышно.

– Еще чего! – запротестовал Браунинг. – Плати! Я не знаю, переживем ли мы эту ночь. Прикажешь мне обыскивать карманы мертвеца?

Снизу послышался голос Билли Натли:

– Где Мак-Кендрик?

– Осторожно! – крикнул Мэйсон.

Они отскочили в сторону, и в десяти футах от них взорвался снаряд.

Они разошлись на большее расстояние, чтобы один выстрел не мог задеть сразу всех, и поползли. Над их головами гремели снаряды. Наконец, британская артиллерия тоже ожила и начала обдавать противника ответным огнем.

– Желаю удачи, – с сарказмом сказал Мэйсон. – Фрицев все равно не достать. Они все продумали.

– Мне кажется, – крикнул Джеймс, – или взрывы приближаются?

– Это заградительный огонь, – ответил Мэйсон. – Они создают купол из снарядов, а их пехота, тем временем, легко проберется в наши траншеи, пока мы прячемся от обстрела. С каждым разом они целятся все дальше, иначе они заденут своих солдат.

– Было бы неплохо, – пробормотал Джеймс. – Мне нужно добраться до снайперского укрытия?

– Лучше подожди приказов, – посоветовал Мэйсон. – В этом черном дыме ты все равно ничего не увидишь. Здесь безопаснее.

Взрывы и крики становились все ближе. Только случайные всполохи огня освещали происходящее. Они прижались к земле, закрыв уши руками.

Но Джеймс все равно слышал крики. Может, это парни из третьего подразделения? Билли, Чад, Мик, Сэм, Винсент и Альф?

Где сержант Мак-Кендрик? Что-то случилось? Если никто не отведет их в безопасное место, они умрут здесь. Они не могли покинуть свой пост без приказа.

Рев снарядов разрывал барабанные перепонки. Их винтовки, пользы от которых было примерно столько же, сколько от зубочисток, лежали у них под ногами. Если бы они спрятались в блиндажах, взрыв снаряда мог бы превратить их укрытие в гробницу. Из траншеи их хотя бы могли вытащить.

Они вдохнули пропитанный дымом воздух, как в последний раз.

Окна спальни затряслись.

Хейзел проснулась в темной комнате, которую она делила с Колетт.

Окна продолжали трястись.

Часы на прикроватном столике показывали 4:45 утра.

Хейзел опустила босые ноги на холодный деревянный пол. Она подошла к окну и отдернула занавески. Подняв задвижку, она распахнула рамы и наклонилась навстречу холодному утреннему воздуху.

Весь город содрогался от мерного грохота. Внизу, на улице, залаял пес, и другая собака ответила ему откуда-то издалека.

Землетрясение?

Холод пробрался под кожу. Она слышала, как открываются соседние окна. Колетт зашевелилась в своей кровати.

Звук шел с севера. Он не прекращался, словно где-то вдалеке снова и снова сходила лавина.

Наконец, Хейзел поняла, что это грохот тяжелых орудий. Безостановочный огонь. Они обстреливают северные траншеи.

Джеймс.

Наконец момент настал.

К двадцать первому марта пятнадцатый пехотный полк Национальной гвардии Нью-Йорка прибыл в Конантр, в регион Живри-ан-Аргон, где объединился с остальной дивизией, которая пришла прямо из Сен-Назера.

У них было новое название. Теперь они стали триста шестьдесят девятым пехотным полком Соединенных Штатов. По-другому: 369e Régiment d’Infanterie US. Их передали под командование французской армии.