Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман

Однажды поздно вечером Гайдар отвел в сторону Чубайса. Гайдара беспокоили деньги, цены, финансы, надвигающаяся перспектива массовой закупки товаров впавшим в панику населением, голода и катастрофической зимы. Он был готов встать во главе первой волны реформ, но понимал, что если они дотянут до весны, будет и вторая волна, гораздо более трудная. Цель ее заключалась в том, чтобы полностью изменить структуру экономики. Предстояло осуществить невиданную по масштабам передачу собственности в частные руки. Приватизация в Польше и Венгрии шла плохо, и Гайдару нужен был кто-то, кто довел бы дело до конца. Он обратился к Чубайсу.

“Егор, — ответил Чубайс, глубоко вздохнув, — ты понимаешь, что независимо от результата меня всю жизнь будут ненавидеть как человека, распродавшего Россию?” Гайдар ответил, что им всем “придется испить из этой горькой чаши”.

Раньше Чубайс не уделял большого внимания приватизации, считая ее скорее скучной организационной работой, нежели экономической проблемой. Ни в одном из прочитанных им учебников по экономике не говорилось о приватизации, и мало кто из членов его команды интересовался проблемой, не существовавшей в советские времена{162}. Одним из основных принципов советского социализма была национализация всех средств производства, за исключением тех, что предназначались для удовлетворения личных нужд; само словосочетание “частная собственность” выдвинулось на передний план лишь в последние годы пребывания у власти Горбачева, и лишь немногие молодые ученые действительно понимали его смысл. В команде Чубайса только Дмитрий Васильев, недолгое время работавший в правительстве Санкт-Петербурга, занимался приватизацией, но и он специализировался исключительно на малых предприятиях.

Получив задание осуществить грандиозную передачу собственности, Чубайс, в свойственной ему манере, организовал для его выполнения настоящий крестовый поход. Он боролся за частную собственность, считая ее эквивалентом свободы личности. “Нам нужно освободить экономику от государства, — заявил он. — Освободить страну от социализма. Сбросить ужасные цепи этого гигантского, всепроницающего, бюрократического, разрушающегося и неэффективного государства”{163}.

Прежде всего, Чубайс обнаружил, что, воспользовавшись царившим в стране хаосом, кое-кто уже пристроился к кормушке. Собственность разворовывала старая гвардия, руководители предприятий и партийная элита. Чубайс назвал это “спонтанной приватизацией”, и она была неуправляемой. В годы правления Горбачева центральная власть ослабила контроль, и руководители предприятий, получив еще большую власть над своими владениями, набивали собственные карманы. Используя кооперативы и совместные предприятия, а затем холдинги и офшорные компании, они выкачивали деньги или сырье из государственных предприятий. Их начальники, чиновники министерств, получали свою часть награбленного. Государственное предприятие, например сталелитейный завод, создавало маленький, “карманный” банк, иногда даже на территории завода. Затем банк создавал торговую компанию, которая брала на себя продажу продукции завода, принадлежавшей государству, а прибыль исчезала на офшорных счетах директора и его друзей, обычно с помощью того самого карманного банка. Остановить это было невозможно. В своем важном октябрьском выступлении Ельцин отметил, что пока реформаторы вели дискуссии о приватизации, “партия и государственная элита, не теряя времени, активно осуществляли собственную приватизацию. Ее масштабы, предприимчивость и лицемерие просто ошеломляют. Приватизация в России осуществляется уже давно, но стихийно, спонтанно, а нередко и на криминальной основе”.

“В действительности это была кража государственной собственности, — вспоминал Чубайс, — но она не была незаконной, потому что не существовало законодательной базы для передачи собственности в частные руки”{164}. Результатом спонтанной приватизации стала грабительская система, при которой руководители предприятий и партийные боссы получали все, а остальные не получали ничего. Чубайса возмущало то, как грубо и вызывающе действовала старая гвардия. Суть сводилась к тому, что “наглый, дерзкий и решительный получал все, — вспоминал он. — Если же ты не очень наглый и не очень дерзкий, сиди тихо”.

Чубайс уловил тенденцию. Воровство, использование внутренней информации, скрытые денежные потоки характеризовали все первое десятилетие российского капитализма, но на том, раннем этапе это было присуще только старой гвардии, партийной и руководящей элите. Позже многие другие поняли, какую выгоду приносят наглость и дерзость.

В 1992 году Чубайсу стало известно о махинации, дающей ясное представление о том, как осуществлялась спонтанная приватизация. Группа крупных партийных чиновников организовала фиктивную корпорацию “Коло”, чтобы приобрести по очень низкой цене НПО “Энергия”, крупного производителя ракетных двигателей и спутников, жемчужину советского военно-промышленного комплекса. Основатели корпорации вложили “интеллектуальную собственность” (свои идеи), которую произвольно оценили в миллионы рублей, а затем попытались присвоить не только огромную ракетостроительную компанию, но и военный аэродром. Чубайс вспоминал, что жулики разработали “абсолютно неуязвимую схему” и что “подобные сделки невозможно распутать”. Когда афера была наконец разоблачена, Чубайс уволил одного из своих заместителей, санкционировавшего ее. Это заставило его задуматься о том, как положить конец оргии воровства, зашедшей слишком далеко{165}.

Когда в ноябре 1991 года Чубайс получил от Гайдара задание заняться приватизацией, Васильев написал для него служебную записку на трех страницах, основанную на собственном опыте работы с малыми предприятиями в Санкт-Петербурге. Васильев писал Чубайсу, что приватизация собственности должна быть “максимально широкой” и распространяться на как можно большее количество объектов собственности. Лучшим способом проведения приватизации он считал аукционы, на которых собственность продавалась за наличные деньги{166}. В последующие месяцы, когда началась приватизация малых предприятий — булочных, парикмахерских и тому подобного, — Чубайс стал сторонником таких аукционов, считая, что их открытость и наличие в них конкуренции делает их лучшим примером свободного рынка в действии.

4 апреля 1992 года Чубайс и Гайдар вылетели от Москвы на восток, в Нижний Новгород, чтобы присутствовать на одном из первых аукционов, которому надеялись придать политическое значение. В Москве их деятельность встречала нарастающее сопротивление, и они нуждались хотя бы в символической поддержке. В Нижнем, перед бывшим Домом просвещения, их встретили сотни демонстрантов, многие из которых работали в магазинах. Смена хозяев будила в этих людях страх и зависть. Чубайс и Гайдар считали, что открытая продажа малых предприятий тем, кто предлагает наивысшую цену, была единственным справедливым и некоррумпированным решением, а здесь раздавались требования, чтобы магазины передавали только тем, кто в них работает. После семи десятилетий социализма именно такое решение казалось этим людям справедливым. В руках они держали плакаты: “Гайдар и Чубайс! Найдите другой город для своих экспериментов”.