Россия и Франция. От Петра Великого до Ленина - Элен Каррер д'Анкосс

Отныне Россия будет склоняться к союзу с Пруссией и закроет глаза на продвижение Бисмарка в Европе. В 1864 году она допустит, чтобы прусские войска раздавили Данию под предлогом защиты немецких меньшинств, которые там жили. Затем Пруссия захватит Шлезвиг и Гольштейн при полном молчании Петербурга. В 1866 году Россия позволит Пруссии исключить Австрию из Германского союза и лишить престола правящие дома Ганновера, Нассау, Касселя, имеющие более или менее отдаленные родственные связи с династией Романовых, а также взять под свою опеку княжества Дармштадт, Баден, Вюртемберг, снабжавшие Россию императрицами. Как тут не вспомнить, что в царствование Елизаветы Бестужев-Рюмин, находя Пруссию Фридриха II слишком сильной и амбициозной, а аннексию Силезии противоречащей русским интересам, втянул Россию в Семилетнюю войну?

Внешняя политика России характеризовалась не только оппозицией сторонников французской или прусской ориентации, ее отмечало и другое противостояние. Некоторые руководители военного министерства и азиатского департамента министерства иностранных дел считали, что после удачного умиротворения Кавказа по окончании Крымской войны Россия могла начать активную политику в Средней Азии. У нее, полагали они, есть для этого возможности, как показала Кавказская война, и, поскольку Англия уязвима, когда дело касается пути на Индию, настало время ее там ослабить. Защитников более осторожной политики, споривших со сторонниками экспансии в Азию, также хватало. Сгруппировавшись вокруг Горчакова, они считали, что Россия еще переживает период «сосредоточения», в ходе которого ее задача – упрочить свои позиции в Европе. Горчаков не единственный выступал за осторожность. За нее также ратовал, во имя экономической необходимости, министр финансов Рейтерн, стремящийся спасти российскую казну от новых потрясений. Сначала Александр II будет колебаться в выборе между осторожностью и захватом новых территорий. Но в 1863 году, задумавшись о польском кризисе, он все больше прислушивается к речам военных. Не станет ли сговорчивее Англия, столь враждебная России в Европе и ясно показавшая это в Польше, если увидит продвижение русских в Средней Азии? К военным присоединились русские купцы и предприниматели. Гражданская война в США придала их деятельности новый импульс. В тот момент русские купцы надеются занять место американских экспортеров на процветающем хлопковом рынке. Англия же стремится овладеть среднеазиатскими эмиратами, где российские интересы все более возрастают. Экономические интересы, русско-английское соперничество служили аргументами в пользу сторонников экспансии, для проведения которой к тому же у России, кажется, есть возможности на месте. После 1863 года Александр II выступает за такую политическую ориентацию, и успехи в Средней Азии войск генерала Черняева, организация Туркестана генералом Кауфманом приводят к значительному расширению границ империи. В завоевании Средней Азии к геополитическим аргументам добавляется мощный аргумент, связанный с внутренней политикой. Да, реформы 1861 года освободили крестьян, но оставили открытым земельный вопрос. Получившим свободу крепостным раздали земельные наделы, тем не менее это не удовлетворило русское крестьянство. А Средняя Азия располагала бесценными в этом отношении ресурсами. Недовольным крестьянам земельная колонизация предоставляет перспективы, которые многим из них покажутся интересными. За русской армией следуют легионы крестьян, обосновывающихся на землях, которые завоеванные народы вынуждены им отдать. Это обещает новые проблемы в будущем, но в 1867–1868 годах колонизация завоеванных земель способствует увеличению преимуществ от отмены крепостного права. Экспансия происходит не только в направлении Афганистана. В то же время Россия выходит к Тихому океану, утверждаясь на Амуре и в Уссурийском крае. Правда, параллельно с этим прогрессом в Азии Александр II принял в 1858 году решение, противоречащее всякой русской традиции: продал американцам Аляску, где Россия уже утвердилась. Эту сделку, которая подвергнется серьезной критике, Александр будет оправдывать экономическими мотивами: в российскую казну, опустошенную Крымской войной, вольются 7 миллионов долларов; эти «обледенелые земли» не кажутся по-настоящему нужными России, в то время как планируемое продвижение в Азии требует новых ресурсов. Чтобы понять решения Александра II, его колебания относительно выбора союзов, нужно рассмотреть их в перспективе его действий в Европе и завоеваний. В Европе Россия еще страдает от поражения в Крымской войне, ей не удается – и не удастся – добиться пересмотра ограничительных условий, навязанных ей на Востоке, а в своей стратегии союзов, в которой союз с Францией служил ей после Парижского конгресса главным ориентиром, она постоянно сталкивается со сговором между Францией и Польшей. Экспансия в Азии и на Тихом океане способствуют возвращению ей статуса великой державы. Даже продажа Аляски – часть ее политики по возвращению этого статуса. Договариваясь с Америкой, которая сразу же после окончания Войны за независимость выразила желание приобрести территории, занятые Россией (она также получит русские колонии в Калифорнии), Россия содействовала установлению русско-американской дружбы. А англо-американское соперничество, в то время очень острое, подталкивало Горчакова к налаживанию тесных связей с Америкой.

К концу 1860-х годов, в эпоху изменения европейского равновесия, внимание всех стран привлекает возрастающее немецкое могущество. В России общественность размышляет о Европе, где набирает силу Пруссия. В тот момент русская пресса пользуется преимуществами более либерального климата, и серьезные журналы предоставляют обществу площадку для настоящих дебатов и столкновения идей. «Колокол» Герцена, «Русский вестник», «Московские новости», «Вестник Европы» публикуют серьезных авторов. Например, Каткова, в молодости близкого к Бакунину и Герцену, а затем занявшего более консервативные позиции. Катков критикует пропрусскую политику Горчакова, находя ее опасной для России и славянства. Он пользуется значительным успехом у читателя, который разделяет точку зрения, выраженную полемистом, и, как и он, скорее склоняется к идее сближения с Францией. Российские чиновники становятся приверженцами поддержки Германии в противовес этому мнению в связи с определенным разочарованием Горчакова. Он постоянно отстаивал идею соглашения с Францией, демонстрировал ее логичность, но он же был уязвлен молчанием Наполеона III в ответ на его просьбу о пересмотре статей Парижского договора, хотя бы в отдаленной перспективе. Это объясняет, почему в итоге он примкнул к позиции Александра II с его ориентацией на Пруссию. Во Франции очень быстро ощутили последствия разочарования в ней России. Пруссия получила от Александра II обязательство, что Россия сохранит нейтралитет в случае франко-прусского конфликта.

Однако незадолго до этого в дружбе между Францией и Россией наступило временное улучшение. Поводом для него послужила Всемирная выставка, прошедшая в Париже в 1867 году. Наполеон III пригласил на нее Александра II, который приехал в Париж тем более охотно, что, помимо стремления эффектно продемонстрировать добрые отношения между двумя странами, русский император и его канцлер питали одну тайную надежду. Осознавая ловушку, в которую Франция попала в Мексике, они пришли к заключению, что в столь трудной ситуации Наполеон III будет более склонен принять во внимание давнюю российскую просьбу о пересмотре статей 1856 года. К тому же в Петербурге думали, что перспектива русско-прусского союза в момент, когда возрастающее могущество Германии беспокоило Францию, также способна повлиять на непреклонную позицию Наполеона III. Александру и сопровождавшим его сыновьям, наследнику Александру и великому князю Владимиру, оказали во Франции пышный прием, но политических инцидентов избежать не удалось. При проезде русского императора собрались польские манифестанты или сочувствующие делу Польши, освистали императорскую карету с криками: «Да здравствует Польша!» Еще более серьезный инцидент случился 6 июня. Когда Александр II и Наполеон III возвращались с военного парада, на котором первый присутствовал вместе с королем Пруссии, один за другим раздались два выстрела, со всей очевидностью – в русского императора. Они не достигли цели, оба императора сохранили невозмутимость, но Александр II сделал отсюда выводы. Стрелял молодой поляк. Почему же, думал Александр, французские власти не приняли необходимых предосторожностей и поляки, столь многочисленные в столице Франции и столь живо проявляющие ненависть к России, не находились под наблюдением? Почему их не удалили из столицы на время визита русского императора? Эта грубейшая оплошность отнюдь не способствовала сближению Парижа и Петербурга. К тому же Александр II заметил, что принимающая сторона не восприняла ситуацию трагически, по крайней мере не до такой степени, как он ожидал. Он думал, что несостоявшегося убийцу приговорят к смерти (как поступили бы в России), и собирался затем великодушно попросить о его помиловании, чем надеялся способствовать дальнейшему сближению двух стран. Но стрелявший был приговорен лишь к тюремному заключению, столь короткому, что пресса объявила о его скором освобождении одновременно с известием о приговоре. Александр II не смог проявить великодушие. К тому же защитник стрелявшего сказал на суде, что поступок мученика за Польшу понятен, и просил о снисхождении. Это еще сильнее убедило Александра в несерьезном, даже лицемерном характере любезностей, которые расточал ему французский император. Визит, теоретически способный, как рассчитывал русский император, укрепить ослабевшие дружественные связи, а то и содействовать повороту российской политики в сторону Франции (на что еще не оставлял надежды Горчаков), лишь снова углубил разрыв, с начала десятилетия не перестававший углубляться между двумя странами, которые, казалось, все должно объединять.