Время колоть лёд - Катерина Гордеева

1 марта 2018 года Гриша покинул свой пост в “Подари жизнь”, вернулся в WWF. Теперь у него в Казахстане новая история: Григорий Мазманянц возглавил проект по спасению туранского тигра. Речь, если что, о тиграх прошлых и будущих. Сейчас тигров в Казахстане нет. Нашему Грише предстоит сделать так, чтобы они вернулись домой.

Из письма Гриши в фонд: “Сегодня я был в потрясающем месте – Карачингиль. Прошу любить и жаловать: бухарский олень (самая крупная группировка в мире) и кабан. Если бы в Или-Балхашском резервате их было бы столько же, как здесь, то тигров можно было бы выпустить прямо сегодня, и миссия моя была бы окончена. Но это не так. Карачингиль – это место, откуда бухарский олень поедет в дельту реки Или и через несколько лет он станет таким же привычным объектом ландшафта, как был прежде. Всем привет”.

Что за эти десять лет сделал для фонда Гриша, кроме того, что “спас Чулпан”?

Пожалуй, самое главное – вселил во всех внутреннее спокойствие: фонд – теперь самый крупный и узнаваемый в стране – работает так, что у нас больше не может быть ситуации, при которой ребенка нельзя будет спасти из-за отсутствия денег, лекарств или оборудования.

При Грише мы научились заниматься системным и обоснованным фандрайзингом, создали самую большую в Восточной Европе базу жертвователей, заключили долгосрочные договоры с крупными жертвователями, в числе которых, например, постоянный партнер фонда Сбербанк, запустили систему электронных и автоматических платежей, научились заниматься вдумчивым и эффективным пиаром, впервые привезли в страну и сделали доступными для врачей MIBG-терапию, томотерапию, – дорогие, эффективные и успешно применяющиеся во всем мире медицинские технологии. В бытность Григория Мазманянца исполнительным директором фонда была завершена стройка и оснащена клиника имени Димы Рогачёва; запущена стройка подмосковного пансионата на 150 детей, где подопечные фонда будут проходить реабилитацию, и детского хосписа “Дом с маяком”; открыты дочерние фонды в Англии и США, запущены “Игры победителей” для детей, перенесших рак, в которых приняли участие ребята из более чем тридцати стран. А еще фонд “Подари жизнь” впервые за всю историю провел аукцион современного искусства в Оружейной палате Кремля. А еще – опять же впервые в России – собрал больше двух миллионов пожертвований в биткоинах. А еще… Этот список можно продолжать. Разумеется, всё это сделал не один Григорий Мазманянц, а целая команда. Но Гриша был одной из ее главных движущих сил. КАТЕРИНА ГОРДЕЕВА

Это, наверное, ужасно смешно и нелепо, но я всем сердцем полюбила и поняла Гришу в совершенно определенный конкретный момент. Зима 2008 года. Мы только что приняли решение провести большой концерт в пользу фонда в Доме музыки. А Гриша командирован налаживать отношения со Сбербанком, который должен не просто оплатить декорации для концерта, но стать крупнейшим нашим спонсором, таким долгосрочным другом. Это огромная, длительная и трудная работа. И вдруг он мне звонит и говорит: “Чулпаш, слушай, я по другому вопросу. Тут нам позвонили в фонд. Какая-то… сейчас, подожди, я прочту… какая-то Наями Камбэ́л. Да, – и он читает еще раз по слогам: – На-я-ми́ Кам-бэ́л хочет передать в наш фонд деньги. И просит это сделать со сцены”. Я прошу: “Гриша! – я еще не называла его тогда «дорогой», – Гриша, прочитай по буквам, кто звонил”. Он читает по буквам. “Ну, может быть, Наоми Кэмпбелл?” – спрашиваю я.

Разумеется, это была Наоми Кэмпбэлл. На концерте в Доме музыки мы пригласили ее на сцену. Она подарила нам сертификат на три миллиона рублей. ЧУЛПАН ХАМАТОВА

В далекой Америке живет моя подруга Энни, актриса и продюсер. Она никогда не была в России. И мы с ней начали строить планы и обсуждать все наши будущие маршруты по Москве за полгода до ее приезда. В каждом звонке по скайпу, в каждом письме мы предвкушали наши совместные прогулки по весеннему городу, которым не суждено было сбыться, потому что Энни приехала за десять дней до концерта фонда “Подари жизнь”. Днем, пока я бегала договариваться по тем или иным вопросам, она одна ходила по Кремлю и Третьяковской галерее. Вечером смотрела мои спектакли, а после спектаклей бегала вместе со мной. Бегать она могла, а договариваться нет, так как совсем не понимала русского языка и, как выяснилось позднее, вообще не понимала, что происходит. Через несколько дней после ее приезда мы в два часа ночи поехали на монтаж видеороликов, за которые взялась Катя Гордеева. Мчались во тьме в какой-то спальный район, где находилась квартира доброго человека, друга Катиного друга. У него дома стояла монтажка, которой он щедро разрешил пользоваться несколько ночей напролет. По дороге в одном из многочисленных московских ларьков того времени я купила сыр и хлеб, чтобы хоть как-то поддержать силы своей героической подруги и ее товарищей. Войдя в половине второго ночи в квартиру, я увидела Катю, приехавшую немного раньше после трудового дня на телевидении, и оставила хлеб и сыр в прихожей.

Катя выглядела как индеец, только что нанесший на лицо татуировки: по обеим ее щекам симметрично, в несколько рядов разлетались красные выпуклые пупырышки. Это была аллергия на количество выпитого энергетика.

Несколько ночей подряд она с друзьями монтировала “видео с детьми” для нашего концерта. И это притом, что их основную дневную работу никто не отменял. Сил у нее не оставалось совсем, поэтому их последние остатки она реанимировала с помощью вредных энергетических напитков.

Мои попытки разогнать всех по домам не увенчались успехом. И мы сели отсматривать видео уже все вместе.

Когда мы с Энни возвращались домой, а вернее, стояли в утренних пробках проснувшегося и спешившего на работу города, она, вздохнув, сказала: “Да… я даже не могу представить размер гонорара, за который я бы согласилась вот так ночами работать, убивая здоровье. Сколько ты заплатишь Кате за этот труд?”

“Зеро”, – ответила я.

До дома мы доехали в полной тишине. ЧУЛПАН ХАМАТОВА

ГОРДЕЕВА: Если коротко, я считаю концерт в Доме музыки одним из пиковых моментов в истории нашего фонда. Но до сих пор не могу понять: кто всё это придумал?

ХАМАТОВА: Жизнь. Жизнь, Катя. Потому что в две тысячи восьмом году случился экономический кризис. И почти все крупные доноры нашего фонда сообщили, что они очень нам сочувствуют, но помогать какое-то время не смогут. Тогда мы решили, как всегда в таких случаях в нашей стране делается, обратиться к людям.

ГОРДЕЕВА: Собрать по сто рублей со ста тысяч бабушек.

ХАМАТОВА: Да. Но для этого надо было пролезть на телевидение. И я пошла к Добродееву.

ГОРДЕЕВА: А почему не к Эрнсту?

ХАМАТОВА: Мы с ним в то время не разговаривали.

ГОРДЕЕВА: По какой причине?

ХАМАТОВА: Год или два назад я “удачно” поучаствовала в одном журналистском проекте. Мне предложили познакомиться с Юрием Борисовичем Норштейном – от такого не отказываются! Но идея издания, а это была “Афиша”, состояла в том, что мы с Юрием Борисовичем беседуем, а журналистка, которая сидит с нами рядом, всё записывает. Норштейн согласился под мою ответственность и мое обещание, что публикация не выйдет в свет до тех пор, пока мы с Норштейном ее предварительно не посмотрим.