Дом Земли и Крови - Сара Маас

Брайс шагнула к сатиру. Тот попятился. Ее янтарные глаза светились хищным любопытством. Это уж точно из фэйской наследственности. Ничего общего с «принцессой сборищ» или девицей, озабоченной своими ногтями.

Хант напрягся. Неужели она настолько глупа? Хочет ему показать, что способна с легкостью купить соль для вызова демона, убившего Данику и Терциана-младшего? Еще один аргумент в пользу ее потенциальной вины. Хант сделал мысленную пометку.

– Я могла бы позвонить твоей королеве, – сказала Брайс и небрежно повела плечом. – Тогда посмотрим, как она к этому отнесется.

– У тебя… у тебя не тот ранг, чтобы ее вызывать.

– Верно. Не тот, – согласилась Брайс. – Но могу побиться об заклад: если я спущусь на главный этаж и начну звать Королеву Змей, она обязательно выползет из ямы, где у вас идут поединки, и полюбопытствует, кто и зачем поднял шум.

Пылающий Солас, неужели она всерьез?

На лбу сатира проступил пот.

– Обсидиан слишком опасен. Совесть не позволяет мне его продавать.

– А где была твоя совесть, когда ты продавал обсидиановую соль Филипу Бриггсу для его бомб? – вкрадчиво спросила Брайс.

Хант замер. Бледность сатира стала мертвенной. Он посмотрел на ангела, заметил татуировку на лбу и доспехи:

– Я не знаю, о чем ты говоришь. Я… меня допрашивали и признали невиновным. Я никогда ничего не продавал Бриггсу.

– Уверена, он заплатил тебе наличными, чтобы скрыть прохождение денег, – зевая, сказала Брайс. – Послушай, я устала и проголодалась. Я совсем не настроена играть в эту игру. Назови цену, и я отправлюсь восвояси.

Козьи глаза сатира хищно сверкнули.

– Пятьдесят тысяч золотых марок.

Брайс улыбнулась. Хант в очередной раз мысленно выругался.

– Моя начальница однажды выложила ровно такую сумму. Хочешь знать на что? Полюбоваться, как стая гончих Хела рвет сатира в клочья. По ее мнению, это были лучшие минуты ее несчастной жизни.

– Сорок пять.

– Не трать мое время на глупые предложения.

– Ниже тридцати не отдам. Это за столько-то соли!

– Десять.

Даже десять тысяч золотых марок были невообразимой ценой. Но соли, способные вызывать демонов, ценились необычайно высоко. Скольких демонов, вызванных при помощи этих солей, сумел уничтожить Хант? Сколько разорванных на куски тел он повидал, когда ритуал вызывания выходил из-под контроля? Или наоборот, когда атака была целенаправленной?

Брайс достала телефон:

– Через пять минут я собираюсь позвонить Джезибе и сказать, что обсидиановая соль у меня. Если я не сделаю этого звонка, через шесть минут сюда постучатся. И придут, естественно, не за мной.

Хант растерялся. Он не знал, блефует ли Куинлан. Ставить его в известность она не собиралась. Возможно, пока Хант сидел на крыше, начальница отдала ей такой приказ. Если Джезиба Рога встряла в это обсидиановое дерьмо для собственных нужд или от имени Короля Подземья… Возможно, Брайс и не совершала убийство, но явилась подстрекательницей.

– Осталось четыре минуты, – сообщила Брайс.

Пот с висков сатира капал в его густую бороду.

Невзирая на подозрения, Ханта будоражило ощущение, что все, в чем он участвует, – какая-то идиотская, извращенная забава или кошмар наяву. Но если подобные забавы приведут его к конечной цели, на остальное ему плевать.

Брайс уселась на подгнивший подлокотник кресла и начала набирать сообщение. Просто молодая скучающая женщина, которой надоело чрезмерное общение вживую.

Сатир повернулся к Ханту:

– Вы же Умбра Мортис. – Он шумно сглотнул. – Вы триарий. Вы служите губернатору и… защищаете нас.

Хант не успел ответить. Брайс подняла телефон и показала ему снимок двух пухленьких щенят.

– Взгляни на последнее приобретение моего родственника. Левого зовут Осирис, а правого – Сет.

Брайс возобновила набор сообщения. Хант поймал ее взгляд из-под опущенных ресниц. «Ну подыграй мне», – молчаливо просила она.

– Милые песики, – сказал Хант.

Сатир тихо застонал. Брайс подняла голову. Занавес красных волос красиво сочетался с серебристым мерцанием экрана.

– Я думала, ты уже помчался за солью. Тебе стоит поторопиться, поскольку у тебя осталось… – она мельком взглянула на экран, – полторы минуты.

Брайс открыла цепочку сообщений (во всяком случае, Ханту так казалось), и ее пальцы снова запорхали по виртуальной клавиатуре.

– Д-двадцать тысяч, – прошептал сатир.

– Не мешай. – Она подняла палец. – Я отвечаю моему родственнику.

Сатир так трясся, что даже Ханту стало не по себе. А потом…

– Десять, десять, Хел тебя побери. Десять!

– Не надо так кричать, – с улыбкой промурлыкала Брайс.

Она нажала кнопку, отчего ее телефон мелодично звякнул.

– Слушаю, – раздался голос колдуньи, ответившей после первого сигнала.

– Верните ваших собак.

– Сделано, – со смехом сказала колдунья.

Стуча копытами по скрипучим половицам, сатир скрылся за дверью и вскоре появился со свертком, от которого пахло землей и плесенью.

– Положи в мешок, – распорядилась Брайс.

– У меня нет…

Брайс выразительно посмотрела на него, и мешок нашелся. Грязный, весь в пятнах. Обычный мешок для продуктов. Но уж лучше нести соль в нем, чем выставлять ее на всеобщее обозрение.

Брайс подняла мешок, оценивая вес:

– Здесь на две унции больше.

– Здесь семь фунтов и семь унций! Так, как ты просила! Вся развеска строится на числе семь.

Семерка – священное число. Или нечестивое, в зависимости от того, кто ей поклонялся. Семь астериев, семь холмов Вечного Города, семь районов Города Полумесяца и семь ворот в городской стене, семь планет и семь кругов Хела, семь принцев, правящих ими, один страшнее другого.

– Если я проверю и окажется…

– Я же говорю – вес точный! – в отчаянии вскричал сатир. – Хел тебя возьми, точный!

Брайс нажала несколько кнопок на телефоне:

– Ну вот, десять тысяч золотых марок тебе переведены.

Брайс вышла первой. Хант прикрывал ее со спины. Позади остался взбешенный и трясущийся сатир.

Довольная собой, Брайс открыла дверь. Хант уже собрался накинуться с вопросами, когда она вдруг замерла. Секундой позже он понял, что́ остановило Брайс. Точнее, кто.

В коридоре стояла высокая женщина с кожей лунного оттенка, одетая в золотистый комбинезон. В ушах покачивались серьги, свисая ниже коротко остриженных черных волос. Полные губы женщины покрывала помада настолько глубокого оттенка пурпура, что они казались почти черными. А ее удивительные зеленые глаза… По ним Хант сразу ее узнал.