Невидимый - Дэвид Левитан

– Это твое паучье чутье дает о себе знать?

– Да. – Я откладываю страницу в сторону. – Это просто мои мысли, изложенные на бумаге. Я так попыталась выяснить, куда еще он мог пойти.

Лори снова смотрит на зарисовку.

– Ты думаешь, он ошивается в нашем районе?

– Я не знаю, – признаюсь я. – Но, может, это не так уж и плохо.

– Интересно, каким же образом это может быть неплохо? – спрашивает Лори.

Я пробегаю пальцами по бумаге, размазывая линии, пересекая Центральный парк паутиной теней.

– Потому что это значит, что я могу выманить его.

Лицо Лори искажается.

– А с чего бы тебе вздумалось это делать?

– Чтобы я могла лучше разобраться в том, с чем имею дело, – говорю я более уверенно, чем чувствую на самом деле.

– Но как же насчет того, что говорила о нем Милли? – Лори встает, качая головой. – Ты не можешь лицом к лицу встретиться с таким, как Максвелл Арбус.

– А я не думаю, что есть другой способ иметь с ним дело. Он настоящее зло. Мы должны повести себя по-мужски и выманить его.

– Во-первых, я сделаю вид, что ты не говорила «по-мужски». Во-вторых… ладно, никакого во-вторых у меня нет. Все, что ты сейчас сказала, – сумасшествие. Вот и все.

– Просто послушай. – Внезапно у меня появилось желание испытать мои предположения на Лори. – По поводу сказанного тобой только что – думаю, ты прав.

– Это насчет «по-мужски»? – Лори приподнимает брови. – Конечно, я прав. Никто не должен так говорить. Это не просто проявление неравенства полов. Это еще и полный отстой.

– Нет, – говорю я брату. – Я подразумеваю предупреждения Милли насчет Арбуса. Не думаю, что она раскрыла нам все карты. Она что-то скрывает – возможно, нечто очень важное. Определенно это касается деда Стивена. Возможно, это связано с поиском заклятий.

– И куда ты собираешься с этим идти? – корчит очередную гримасу Лори.

– Я не знаю, – говорю я ему. – Я думаю о том, чтобы выйти с ним один на один. О том, чтобы отразить его удар. Если я могу обезвредить проклятия после того, как их наложили, кто скажет, что я не могу остановить их при их возникновении?

– Элизабет, перестань. – На лице Лори читаются любовь и тревога.

– Если ты хочешь быть частью этого, значит, мы должны его найти, – говорю я брату.

Лори валится на кровать рядом со мной. Теперь его очередь выглядеть побежденным.

– Я даже не знаю, как объяснить тебе, насколько плохое у меня предчувствие на этот счет.

– Не забывай, что из нас двоих именно у меня склонность к магии. – Я толкаю его локтем. – Когда речь заходит о чувствах и интуиции, надо следовать моему паучьему чутью.

– Ладно, – говорит брат, но тон у него отстраненный, и я знаю, что он думает о чем-то другом. О чем – догадаться нетрудно.

– Ты должен мне обещать, – говорю я ему, вызывая в памяти такие слова, как «твердый» и «кремнистый», в ожидании, чтобы Лори на меня посмотрел.

Встретившись со мной взглядом, он стонет, понимая, что попался.

– Пообещать тебе что?

– Что ты не скажешь Стивену. – Не так-то просто это сказать, но я должна. – Он слишком близок к этому. Мы должны выяснить, что я могу сделать, чтобы остановить Арбуса, не вовлекая Стивена, – по крайней мере, сейчас.

Лори отвечает уж слишком поспешно:

– Ладно. Только если ты обещаешь, что разрешишь мне помочь. Никаких секретов. А когда ты просишь, чтобы я прикрыл тебя перед мамой, это не считается помощью.

– Ладно, – соглашаюсь я, хотя и замечаю, что он быстро спрятал левую руку за спиной, и знаю, что он, вне всякого сомнения, скрестил пальцы, чтобы иметь возможность солгать. Лори мастак по части использования традиционных лазеек.

Но я должна притворяться, что не видела этого. Я знаю: даже не нарушая своего обещания таким, с его точки зрения, справедливым способом, Лори наверняка разболтает о моих планах Стивену. Я его не виню.

Это значит, что мне нужно действовать быстро. Я должна разыскать Арбуса прежде, чем Стивен найдет способ остановить меня. Или случится что похуже.

Подобно тому как во время жары мерзнут ноги, влюбленный ощущает одиночество сильнее.

Элизабет не исчезла. Она все еще здесь, со мной. Но отчасти она потеряла со мной связь. Есть какая-то часть наших отношений, которая полностью отошла к ней. Мы не говорим об этом, потому что каждый раз, когда я об этом заговариваю, она отходит еще дальше.

Мы с ней не воевали. И все же есть ощущение, что мы живем во времена перемирия. Прямо сейчас наше счастье может существовать в своего рода пузыре, где не принято спрашивать, поэтому я все время придумываю вопросы, которые могут проткнуть этот пузырь и поставят нас в неловкое положение, а может, ввергнут в спор.

Элизабет ничего этого не признает.

Если спросить ее, то у нас все отлично. По ее мнению, Арбус – нечто, что имело место в прошлом и там же осталось. Она считает, что мы действуем сообща.

И все же я чувствую одиночество. Чувствую отсутствие даже в присутствии.

Элизабет замечает это. Она не может не замечать. И по-своему – я еще только изучаю, как она это делает, – она старается что-то исправить. Она по-прежнему не делится со мной информацией, но старается компенсировать ее отсутствие. Она приносит мне цветы и вместо того, чтобы поставить весь букет в одну вазу, оставляет по цветку в каждой комнате. Мы смотрим фильмы вместе. Иногда она остается у меня на ночь. И эта близость нередко заставляет меня забыть о моей тревоге. Я даже перестаю чувствовать себя одиноким. Но потом я просыпаюсь посреди ночи. Я смотрю, как она спит в синеватом сумраке. Я чувствую такую нежность… но также и уколы всего того, о чем я не говорю.

Элизабет предлагает нам пойти в парк. Через час она должна быть у Милли, но еще осталось время для прогулки. Я спрашиваю, не хочет ли она пригласить Лори, но она говорит – нет, в этот раз мы пойдем вдвоем. Может быть, это означает, что она хочет мне о чем-то рассказать? Может быть, она что-то видела или о чем-то узнала?

А может, она просто хочет, чтобы мы побыли вместе, что уже само по себе награда. Она берет меня за руку, когда мы пробираемся к Овечьему пастбищу[13]: она держит ее на совсем близком расстоянии от своего тела, рядом с бедром, чтобы прохожим это не казалось неестественным. Она также надела гарнитуру от телефона, чтобы мы могли беседовать, не привлекая внимания. Однако сегодня мы просто идем. Я беспокоюсь, вдруг мы не можем подобрать слова, но надеюсь, что позже разговор все-таки состоится.

Вокруг нас сотни людей, большинство расположились на одеялах или полотенцах, некоторые в шезлонгах. Летом Овечье пастбище становится чем-то вроде городской площади Центрального парка: местом, где можно собираться, устраивать пикники, спрятаться от высоких зданий и полностью открыть себя солнцу. Сидеть на солнце – я уверен, это желание старо, как мир. Моя мать не знала, какое воздействие будет иметь на меня солнце, – если вообще будет иметь. Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что мама не понимала, каковы параметры проклятия. Невидим ли я только для других людей или для стихий тоже? Поскольку крем от загара мог бы и не защитить меня, мама держала меня в тени, в сумраке.