Долгая дорога - Валерий Юабов

Да, отношение к нам всех папиных родствеников стало на удивление теплым и уважительным, более того, просто-таки любовным и нежным. И не только к папе, с которым когда-то, до нашего отъезда из Ташкента в Чирчик, у матери и у братьев вообще были непрерывные стычки. Мама, презираемая ими «старогородская простолюдинка», которой как могли отравляли жизнь, превратилась теперь в любимую келинку, в главного советчика, от мнения и помощи которого зависит будущее…

Я пишу об этом с некоторой горечью, но без насмешки. Обвинить в притворстве я никого не хочу. Нет, просто изменились обстоятельства. Во-первых, мы оказались очень далеко и что-то сдвинулось в их душах, так же, как и в наших, что-то вытолкнуло из глубины ощущение родственной близости. Во-вторых, изменился, так сказать, общественный статус нашей семьи. Мы достигли «земли обетованной» и уже поэтому стали людьми уважаемыми, людьми, с которыми связаны определенные надежды. Ну а что касается мамы, думаю, что родственники давно уже начали понимать (может, и не признаваясь себе в этом), кто возглавляет нашу семью и духовно, и материально…

* * *

– Валера, ты готов? Иди скорее, а то вон сколько накопилось!

В гостиной за столом сидит мама, перед ней веером разложено несколько писем: набрались за неделю.

– До ночи не ответишь, – озабоченно говорит она. – Бумагу принес?

Мама пишет собственноручно только своим сестрам и брату да еще тете Вале. Словом, тем, кому она изливает душу. Остальным под её диктовку пишу я. Сегодня мы как раз и начинаем с ответа дяде Мише, у которого больше всего вопросов.

Мама вздыхает, пожимает плечами.

– «Эся, что посоветуешь?»… Как будто я уже десять лет здесь живу и всё знаю! А я с работы – в магазин, вот и всё. Хорошо хоть у Мушеевых услышишь что-нибудь полезное… Ну, пиши…

Не помню уже, какая новая информация была у неё для дяди Миши в тот раз, ведь этих «разов» не счесть! Пока я записываю то, что мама наговорила, она, порывшись в кармане, достает ручку и принимается за письмо к сестрам. Тут возвращается куда-то уходивший отец, видит нас за работой и подсаживается к столу – он тоже желает ответить братьям. Папа пишет очень подробно, стараясь не упустить ни одной из мелочей нашей жизни. Всё это он, очевидно, считает очень важным. Попишет, попишет, потом со значительным видом оглядит нас и непременно задаст какой-нибудь вопрос: «Валера, напомни стоимость года занятий в твоем колледже»… «Свет и газ в прошлом месяце во сколько обошлись?»… «Эся, ты записала, сколько за эту неделю ушло на продукты?» И так далее, в том же роде.

– Ох, что же это мы! – восклицает вдруг мама, поглядев на часы. – А звонить?

Сегодня – первое воскресенье февраля. Дозвонившись впервые в Ташкент, мы уговорились, что каждый месяц, именно в первое воскресенье, будем звонить к родным – к деду Ёсхаиму, к бабушке Абигай. Точнее говоря, пытаться прозвониться.

* * *

В начале 80-х годов телефонная связь с Советским Союзом была хуже ночного кошмара. Сегодня, когда по мобильному телефону, в магазине ты, на пляже, в машине или дома, моментально дозваниваешься в любую точку мира, даже и представить себе трудно, каково было из Нью-Йорка дозвониться до Ташкента. В большинстве цивилизованных стран дальняя телефонная связь в те годы уже достигла высокого уровня. Но в Советском Союзе её не развивали намеренно: чтобы ограничить «опасные связи» населения с зарубежьем. «Железный занавес» должен быть непроницаемым! Ну, уж если и с дырочками, то хотя бы с очень маленькими…

Мой знакомый москвич, в прошлом один из крупных специалистов по телефонной связи, рассказал мне недавно смешную историю. В 80-м году, перед тем как в Москве началась Всемирная Олимпиада, высокие власти вдруг спохватились: ведь какой же скандал поднимется, если зарубежные гости не смогут из Москвы звонить по телефону в свои страны! И немедленно в Швеции была куплена специальная станция для международной связи. Пока длилась Олимпиада, станция была подключена на всю мощность, не только гости, но и москвичи, которые каким-то образом узнали об этом, могли целый месяц беспрепятственно разговаривать с родственниками и друзьями в любой из стран мира. Закончилась Олимпиада, и станцию тут же отключили. Правда, не всю: несколько каналов оставили, но ими могли пользоваться только самые важные государственные и партийные чиновники, руководители высоких организаций…

Словом, дело было не в технике, объяснил мне мой приятель, а в целенаправленной политике. И вот доказательство: когда во второй половине 80-х политика изменилась, в Советском Союзе за каких-нибудь четыре месяца удалось наладить вполне приличную международную телефонную связь.

* * *

Вся семья в кухне, за столом. Отец и мать глядят на меня так неотрывно и напряженно, будто у нас сеанс гипноза: они – гипнотизеры, а я – медиум. Но медиуму, то есть мне, не до них. Прижав к уху телефонную трубку, я уже почти полчаса веду переговоры с американской телефонисткой, снова и снова набирая номер… В те годы даже в Америке на станциях международных линий работали операторы. Ты называл страну или код, они соединяли… Если удавалось. Но сколько я ни называю код, голос телефонистки монотонно отказывает мне: «Связи нет»… «Линия занята»… «Пожалуйста, перезвоните позже»… «Попытайтесь снова».

«Эх, худоё, порвардогор!» – громко вздыхает мама. Отец молчит, но лицо его кажется окаменевшим, а руки упираются в колени, как при приступе астмы… Я нервничаю. Напряжение родителей передается и мне. Снова «линия занята»… Я злюсь и кричу в ответ: try again – попытайтесь опять! Ведь телефонистка обязана набирать номер три раз, я уже знаю правила… И вот, наконец, долгожданное: «Алло, Ташкент слушает»… «Hello, America on line», – сообщает в ответ наша телефонистка. Сердце мое замирает: теперь я передан ташкентской мучительнице…

После первых же «сеансов связи» я почувствовал полную свою зависимость от телефонистки, этого невидимого, но могущественного существа. Дозвонишься ты или не дозвонишься, во многом зависит от её характера и настроения. Если дежурит злая, от нее почти всегда услышишь резкое, короткое: «Занято. Перезвоните»… И тут же – клик! Связь прервана… Но если и соединит, подожди радоваться: очень часто слышно так плохо, будто говоришь не с Ташкентом, а с Марсом или с Луной. Как ни прижимаешь трубку к уху, ни слова не разобрать.

В Советском Союзе отвратительная слышимость была даже на внутренних, междугородних линиях. По этому поводу ходило в народе много анекдотов. Вот один из них. Американец с переводчиком идут по коридору какого-то советского учреждения. Слышат, как в одной из комнат кто-то вопит: «Харьков, Харьков! Вы меня слышите? Харьков!» Американец спрашивает: «Что это он так кричит? Зачем?» – «Он с Харьковом разговаривает», – отвечает переводчик. «А что, у вас нет телефонов?»

Но иногда происходили чудеса. Когда на другом конце провода дежурила милая, отзывчивая телефонистка, связь порой каким-то волшебным образом улучшалась.

У Владимира Высоцкого есть замечательная песня «07» о том, как он дозванивается из Москвы в Париж своей любимой и умоляет телефонистку побыстрее соединить его. Есть в этой песне такие слова: «Стала телефонистка мадонной»…