Закон землеройки - Александр Косарев

– Судя по телефонному описанию – да. Теперь надо найти метку – частично обгоревшую покрышку от трактора…

– Лопату брать? – поинтересовался молчавший всю дорогу парень.

– Бери, – распорядился Василий Андронович.

Все четверо мы вышли из машины и растянулись по изрытой ямами местности своего рода охотничьей цепью. Незаметно для себя я вырвался вперед: видимо, осознавал подспудно, что нужно скорее вернуться в квартиру Кошельковых, чтобы хоть немного отдохнуть перед ночным походом. Разумеется, и косо лежавшую на песке покрышку увидел первым, поэтому тотчас позвал спутников. Они приблизились, и молодой парень, отложив лопату, присел рядом с покрышкой. Потом пристально поводил взглядом вокруг себя и уверенно произнес:

– Двое их было. Молодые, весу мало. Одни следы девушке принадлежат. Лет двадцати… Приехали на тяжело груженом мотоцикле с коляской, а отбыли налегке. Значит, действительно здесь что-то сгрузили… Есть еще, правда, велосипедный след, но это скорее всего кто-то из местных за песком приезжал. – И вдруг остро взглянул на меня: – А растяжку они тут случаем не поставили?

– Мину? – уточнил я.

– Ее самую.

– Не думаю. Но если вы опасаетесь, я могу и сам раскопками заняться.

– И то верно, – охотно поддержал мое предложение Василий Андронович. – А мы лучше отойдем от греха подальше…

Когда троица удалилась от меня метров на сорок, я откатил мерзко пахнувшую креозотом покрышку в сторону и взялся за заступ. К моей радости, Славик не обманул: мешки с оружием были зарыты и впрямь неглубоко. Помахав лопатой над головой, я дал спутникам сигнал возвращаться, и далее раскопки перешли под юрисдикцию Василия Андроновича. Распаковав тюки и переписав их содержимое, посланцы подполковника отпустили меня на все четыре стороны, места в «Газели» уже, конечно, не предложив. Облегченно вздохнув, я зашагал вверх по склону и вскоре добрался до главной городской дороги, где сразу же в полном изумлении остановился, ибо увидел двигавшуюся прямо по проезжей части странную кавалькаду.

Впереди, цепко держа в руках натянутый поперек процессии канат, шествовали почтенные отцы семейств, а за ними, с небольшими интервалами, нестройной толпой топали мужчины и женщины помоложе. При этом каждый «демонстрант» имел отдельную, чуть тоньше, веревку, один конец которой крепился к головному канату, а задние ряды то ли прикидывались, то ли и впрямь сопротивлялись тянущим их вперед мужикам. Замыкавшие же процессию немолодые женщины хлестко подгоняли последних длинными хворостинами. А поскольку все это действо происходило на фоне кровавого закатного солнца, то оно, естественно, произвело на меня поистине ошеломляющее впечатление, и я помимо воли пристроился к хвосту процессии, благо двигалась она в нужном мне направлении.

Какое-то время я шел позади всех, но потом женщины с хворостинами подтолкнули меня вперед: помогай, мол, тянуть канат. Я послушно перебрался в первый ряд, на ходу успев подумать, что теперь лет десять буду рассказывать знакомым об участии в столь необычном провинциальном карнавале. Нас, тянущих за собой всю колонну, было примерно вдвое больше «сопротивленцев», и поначалу забава по «перетягиванию каната» показалась мне легкой, однако довольно скоро я почувствовал неимоверную усталость. Приготовился уж было отцепиться от толпы и сойти на обочину, как вдруг воздух наполнился незнакомым резким цветочным ароматом, и тот словно бы прибавил мне сил. А потом мой разум и вовсе погрузился в липкую розовую пелену…

Краем глаза я как бы издалека отмечал постоянно примыкавших к процессии новых людей, и вскоре стало казаться, что наш неспешный и отчасти мучительный марш превратился в едва ли не победную пробежку. Потом снова пахнуло чем-то острым, и кто-то затянул непонятную песню, которую все хором подхватили. Я тоже невольно подключился – замычал в такт, смутно догадываясь, что песня исполняется на не знакомом мне старославянском языке…

Лишь когда солнце скрылось за частоколом далекого леса и на землю опустился предвещавший скорую ночь сумрак, я очнулся от всецело захватившей меня мистерии. И первым делом разглядел маячившие впереди монастырские стены. «Ничего себе, мы маханули! – поразился я мысленно. – Однако мне пока в монастырь не надо…»

Вокруг меня меж тем началось сущее столпотворение, ибо из широко распахнувшихся монастырских ворот к процессии устремилась толпа возбужденно галдящих обитателей монастыря. Настало время дать деру, но, попытавшись избавиться от каната, я вдруг с ужасом осознал, что мои пальцы как будто насмерть к нему приклеились и что вместе с неуправляемой толпой я начинаю втискиваться в узкую горловину Надвратной башни. По счастью, еще раз дернувшись подобно заглотнувшему крючок карасю, я очень кстати вспомнил совет армейского друга Ашота Габриеляна. «Если руку вдруг сведет, – сказал он мне однажды на привале, – ударь себя по кости на ладонь выше большого пальца. Там точка есть особая – судорога вмиг отпустит».

Сосредоточившись, я оторвал от каната правую руку и изо всех сил рубанул ею по нужной точке на левой. Пальцы и в самом деле тотчас разжались, и далее я, использовав знакомую каждому москвичу тактику лавирования в многолюдном метро, вырвался наконец из тесных объятий беснующейся толпы. Потом, сориентировавшись, кубарем скатился по откосу и уже спустя несколько секунд стоял под сводами каменного моста, перекинутого через защитный ров на подступах к монастырю. Перевел дух, дождался, когда наверху стихнут вопли и захлопнутся ворота, и лишь после этого выбрался из своего убежища. Собрав остатки сил, помчался обратно в город и вскоре уже стучался в дверь Кошельковых.

При виде меня Владислав даже отшатнулся.

– Александр Григорьевич, вас что, кто-то пожевал и выплюнул? – спросил он, уступая мне дорогу в коридор.

– Да сдуру присоединился к какой-то процессии, – устало стянул я и впрямь изрядно помятую куртку, – и аж до самого монастыря волочил потом людей на канате…

– Так это ж вас на ежегодное паломническое радение угораздило попасть! – всплеснул он руками. – И я, как назло, забыл предупредить, что они сегодня девятую луну празднуют… Ну да ладно, хорошо хоть, что вырвались. Давайте тогда срочно перекусим, а то нам ведь скоро на серьезное дело идти…

Юноша энергично потащил меня в кухню, и я не стал противиться: в конце концов местные нравы и обычаи можно будет обсудить и позднее.

То ли от еды, то ли от избытка впечатлений, но после поглощения теплой творожной запеканки меня неожиданно сморило, и, облокотившись на подоконник, я сперва задремал, а потом и вовсе провалился в бездонный сонный омут.

– Просыпайтесь, – с трудом пробился к моему затуманенному сознанию женский голос, – нам пора-а! – Открыв глаза, я увидел тормошившую меня Татьяну: – Александр, уже без десяти полночь!

– Да-да, пора выдвигаться, – огромным усилием воли поднял я себя на ноги. – Только, Танюш, пристрой пока, пожалуйста, мои игрушки, – протянул я ей телефон и маузер, – и сумку с деньгами в своем мотоцикле…