Аарон - Вероника Мелан

* * *

Они втроем – Баал, Канн и Рен – сидели на бревне по другую сторону костра. Майкл расположился на ее бревне. Приклеился к ней взглядом, когда Райна вышла на поляну, подвинулся, когда села рядом. Не тормошил, пока молчала.

– Магия хочет, чтобы я рассказала, так?

– Да, – подтвердил он и кивнул.

Ее голос звучал глухо, глаза сделались безжизненными – теперь они слепо смотрели на костер. Тишина, треск поленьев – время от времени со свистом испарялась с сырых бревен влага. Все хранили тишину.

– Мы идем на озеро, потому что я убила человека, – начала Райна, и вокруг вдруг сделалось так тихо, как никогда. И хоть говорила она негромко, каждый слышал не только ее голос, но и звук прерывающегося дыхания. Стук ее сердца. – Я убила его, да. Убила. Потому что любила… его.

И она вдруг подняла голову, посмотрела прямо на Канна, а тот, если бы не сидел на бревне, отшатнулся бы.

Ей было наплевать.

– Я любила Аарона с того самого момента, как встретила. Нет, вру, – горькая улыбка и позволяющее не рассыпаться на части напускное равнодушие в глазах, – когда я его только встретила, я его прострелила. А он меня обрил. Но это не важно…

Теперь она смотрела не в костер, а туда, где кончался лес и подступали к самой равнине высоченные черные горы.

– Может ли быть что-то хуже неразделенной любви? Не думаю, – она не спрашивала – говорила сама с собой. – Когда любишь сам – это прекрасно. Когда не любят тебя – это ужасно. Ужасно. Сильно. А он меня не любил.

Наверное, в тот момент выражения на лице Канна каким-то образом менялись, но Райна на него не смотрела – больше нет.

– Я не подходила ему, я знаю… Была слишком тощей, некрасивой… Или слишком глупой. Или просто чужой – не женщиной в его глазах.

На этот раз улыбка печальная, со слезами на сердце.

– И я пыталась от этой любви уйти. Всяко пыталась – старалась думать о другом, работала сутками напролет, заставляла себя смотреть на других мужчин, но у меня ничего не выходило. Я искала его, как ищут что-то самое дорогое на свете, но исчезнувшее. Проклинала себя, когда понимала, что перешла с Уровня на Уровень, но не потеряла память. Я теряла ее всю, но только не ту часть, что о нем. Мечтала забыть, но не забывала. И это привело меня туда, где мы есть теперь…

Она обвела слушателей пустым взглядом. Смотрела и никого не видела.

– Но надо ведь по порядку, так? Я буду по порядку… Может, иногда не складно. И про Дору – я действительно ее любила. Она была единственной, кто знала про мою печаль. Единственной. И той, кто посоветовал мне продолжить искать его. И найти. Это она наняла юриста, который повторно просмотрел приговор и нашел в нем лазейку – эти самые слова про озеро, – что они помогут мне избавиться от шрамов…

Ее слушали, затаив дыхание, но Райна ни на кого не смотрела.

– Шрамов, которые я получила при падении. После того, как убила его. Эти шрамы ведь не залечивались… никем и ничем. То и было мне наказанием от Комиссии – они сказали: «Помни». А как не помнить, если каждый раз входишь в ванную и видишь это?

И она вдруг поднялась с бревна и начала расстегивать куртку. Не слышала того, что кто-то произнес «не надо», – сняла верхнюю одежду, разделась до бюстгальтера и трусов, отвернулась, когда по ее изуродованному телу заскользили чужие взгляды. Удивленные, раздосадованные, полные сочувствия и одновременно ужаса. Ей было все равно – уродка внутри, уродка снаружи.

– Я все это заслужила, да, – двигаясь, как робот, и не переставая говорить, Райна принялась одеваться, – заслужила. Сначала я думала, почему же так несправедлива жизнь? За что? А потом поняла, что все верно… все так и должно было быть, я заслужила. Ведь я сама зашла в тот чат, сама хотела отвлечься, найти того, кто отвлечет. Вот и нашла. Дура. Дура… Я была дурой, знаете?

Она не просила прощения и не искала сочувствия. Не видела ни того, с каким напряжением смотрели на нее молчаливые собеседники, не замечала ни напряженных поз, ни сжатых пальцев, ни заиндевевших лиц. Временно ослепла – находилась не снаружи, но внутри собственной полной болезненных моментов памяти.

– Я уже тогда поняла, что не надо идти на встречу, – как только он написал про «нижнюю», про рабыню. И не хотела, не пошла бы, но он каким-то образом узнал, где я живу и пообещал прийти. Я не хотела, чтобы домой, я боялась… И пошла в кафе. Думала, смогу уйти оттуда незаметно, скроюсь… Не смогла. Ничего не смогла. Ничего, понимаете? Путалась в собственных мыслях, сама же потом брала трубку, ненавидела его, но не знала, как убежать. А иногда и хотела того, чтобы меня унижали, думала – заслужила.

И она замолкла. Надолго.

Спустя какое-то время кто-то осторожно потряс ее за плечо – Майкл?

– Что было дальше, Райна? Расскажи. После того, как ты пришла в кафе?

– После кафе?

Она смотрела на проводника тускло, ровно – глаза сделались темными и почему-то страшными.

– Он пытался поставить меня на колени в подъезде, хотел, чтобы я отсосала.

Кто-то изумленно выдохнул; чьи-то пальцы сжались на бревне до белых костяшек. А она сама вдруг рассмеялась – некрасиво и зло.

– А я не отсосала, представляете? Расшибла ему его же розами все лицо, расцарапала его шипами – я молодец, да? Я тогда была молодец.

И она снова умолкла. А потом заплакала горько, по-старушечьи.

И заговорила вновь.

Она не хотела произносить эти слова, но они сами шли наружу – вываливались изо рта без ее участия, и Райна будто раздвоилась: смотрела на себя со стороны и в то же время не смотрела – пребывала где-то далеко, за облаками, за небом – там, где уже совсем-совсем не больно. Пусть слушают, пусть знают, ей уже все равно. Ее, кажется, больше нет – осталась только звучащая у костра история.

– …Я сама шла к нему, боялась. Что он придет ко мне и изобьет, что проломит дверь в квартиру, что будет поджидать за углом. Он объяснял мне про своих бывших и про то, что он прав, – что женщина должна вот так подчиняться мужчине. Я не верила. Да, хотела сильного, хотела того, кто мог бы что-то решить за меня. Но не такого… не так решить.