Игры на свежем воздухе - Павел Васильевич Крусанов

– Не тот случай, – улыбнулся голубыми глазами Аплетаев. – Когда старейшина амаваки узнал, что я не женат, он мне калебас подарил. Там – булькает. Сказал: выпьешь – сразу женишься. И жена довольна будет.

– Выпил? – Гуселапов ждал историю.

– Пока нужды нет.

Мозг Иванюты молнией пробила невесть как зародившаяся мысль, вполне достойная его блокнота: «Предполагать, что ты живёшь для счастья, – то же, что верить, будто вдыхаешь воздух для наслаждения благоуханием, а не для того, чтобы не задохнуться».

– А ещё с нами вот что случилось, – припомнила Полина. – Нас обезьяны обокрали.

– Да толком и не обокрали, – поправил Пётр Алексеевич. – В бунгало влезли, пока нас ряженый индейский вождь дурачил, и учинили кавардак.

– Как это – не обокрали? – заупрямилась Полина. – А мыло?

– Точно. – Гуселапов отрезал осьминожке очередное щупальце. – У нас мыло тоже стянули.

Иванюта вспомнил: так и было, пропало мыло. Благо следующим утром они уже вернулись в Пуэрто-Мальдонадо, где в гостиничном номере полагалось казённое.

Аплетаев замер, его голубые глаза вспыхнули, будто в голове зажглась лампочка.

– Где? – Он сунулся в свой рюкзачок и, сдвинув в сторону тарелку с недоеденными морскими гадами, выложил на стол планшет.

– Что «где»? – Гуселапов оторвался от несчастной осьминожки.

На планшете появилась карта Пуэрто-Мальдонадо с окружающими джунглями.

– Где именно ваш лагерь расположен?

– Тут, – ткнул пальцем в экран Гуселапов.

– Нет-нет, вот здесь, – уверенно уточнил ногтем мизинца Иванюта и посмотрел на Петра Алексеевича – как-никак они с ним имели прямое отношение к Русскому географическому обществу.

Черенком вилки Аплетаев поставил в указанном месте флажок.

Между столами, доставляя заказ, лавировала официантка-метиска в короткой юбке и чистом белом фартучке. Аплетаев, до того спокойный и сдержанный, был настолько возбуждён, что, казалось, ничего не замечал, погружённый в свои всклокоченные мысли. Как в режиме замедленного просмотра Иванюта наблюдал: Аплетаев беззвучно пошевелил губами, бросил последний горящий взгляд на экран и, когда наклонился к стоящему сбоку от стула рюкзаку, чтобы убрать планшет, прямиком угодил головой официантке в – —

Хвала небесам, она не выронила поднос с тарелками, испускающими жаркий пар.

– Пойдём со мной, – ничуть не смутившись столкновением, велел Иванюте Аплетаев. – Покажешь толком.

В ответ Никита получил четыре удивлённых взгляда.

– Дай хоть ему доесть, – вступился Гуселапов.

– Некогда. – Аплетаев закинул на плечо рюкзак. – Время – такая штука, которая всё умножает на ноль. – И добавил: – Ничего, я его потом в гостиницу доставлю.

Таксист отвёз их в невзрачный район, унылый и болезненный в сравнении с колониальным центром. Тут Аплетаев снимал каморку, где останавливался, когда наведывался в Лиму. Крошечная прихожая, комната с кроватью и столом, небольшой балкон, кухонька, санузел – всё просто, сдержанно, в спартанском стиле. Пожалуй, только собака Диоген смог бы найти в этом жилище что-то лишнее.

Усадив гостя за стол, Аплетаев порылся в бауле, валявшемся возле кровати, извлёк из него нечто и вместе с находкой тоже сел за стол. Иванюта ожидал увидеть подробный атлас или топографическую карту-стометровку, однако хозяин жилища держал в руках средних размеров калебас.

– Пей. – Аплетаев вынул из гулкой тыковки затычку и протянул сосуд. – Два глотка, не больше.

– Это – чтобы жениться? – уточнил Иванюта.

– Нет. Чтобы освободить глаза. Покажешь место, и хорошенько оглядим окрестности.

Иванюта колебался. Впрочем, он был человеком разносторонних интересов, и любопытство не раз одолевало в нём как разум, так и стыд.

– Не бойся, пей. – Аплетаев источал победную уверенность и обещание неслыханного счастья, на которые способны разве что восточные торговцы в дверях своих лавок. – Не пожалеешь. Если отыщем яксов, таких увидишь фей…

Иванюта ничего не знал про яксов, однако взял калебас, поднёс его к губам и сделал два глотка. Вкус был такой, ну… словно бы зелёный – травяной и горький. Аплетаев забрал тыковку и тоже приложился к горлышку. Потом зажал в своей сухой ладони руку Иванюты:

– Припоминай подробней место. Сейчас швырнёт.

Иванюта сосредоточился. В голове – в той черноте, что за глазами, – горячо вспыхнуло и словно бы лопнула басовая струна. Потом померкло. Потом снова вспыхнуло торжественно и жарко. Ракета сбросила разгонные ступени. Стул вздрогнул. Нет, это лопнула ещё одна струна. Комната наполнилась мельканием, круговращением, роением – калейдоскоп в безостановочном движении. Всё ярче, всё быстрее… Что это? Нет! Мама дорогая, нет!.. Ещё один. Гляди-ка, точно тонконогий гриб. А вот клубочком скрученная нитка. Ортодонт – звучит как имя вымершей рептилии… Что? Пугать? Вилы в бок – раз! – и раньше вас… Без пыли жизнь на земле невозможна. Кра-ке-люр. Кра-кра-кра-ке-люр… Большой какой – поди, не носом в угол рос. Особенно брусника… Зачем же громко так, мы клумбы не топтали – урежьте звук до середины. Опять? Как говорят на флоте: река – это кривое море… Хиллари? А ты откуда? Привет, ручная поросятина…

– Здесь мыло увели? – услышал Иванюта голос Аплетаева.

9. Глубинные люди

– Пока маток я сябе ня докупаю, – сказал Пал Палыч. – Буду докупать вясной, когда пора менять. С Краснодарского края матки – уже крытые, тут червят своих, краснодарских – их будет плод. Они ня то, что наши, дикие, они породы той, вывяденной, нязлобивые – ня обращают на тебя внимания.

– Что, совсем не жалят? – не поверил Александр Семёнович.

– Только когда придавишь – тут уж она вынужденно. А так на человека ня реагирует – на пот, на выделения… И каждый, значит, год их меняешь.

– Зачем же? – удивился нововведению Александр Семёнович.

– А надо, – заверил Пал Палыч. – Краснодарские-то плодятся, но молодая матка, которая от ней выйдет, будет уже с местным трутнем крыться.

– А что – трутни от них не выводятся?

– Выводятся. А она возьми – и не с им, а с соседскими покроется. Везде же пчалы́, везде трутни. Это надо, чтобы двадцать или даже пятьдесят километров, как литература пишет – в книгах по-разному: кто говорит двадцать, кто пятьдесят, – вокруг чужих пчёл не было. Хочешь только своих – отделись от всего мира в кустах, в лясу, чтоб на полста километров никаких ульев не было, и тогда мешаться ня будут, тогда от своих можешь выводить трутней – будут породистые. Но для этого нет у нас возможностей.

– Это ж каждый год какой расход на маток, – усомнился в целесообразности передового хозяйствования Александр Семёнович. – Жуткое дело. Мы уж по старинке, нам и от диких мёду хватит.

Полина хлопотала у плиты, проверяя готовность мяса, Ника выставляла на стол салат, зелень и редиску с огорода, где над грядками поверх укропа и петрушки сияли плети мальвы и нимбы подсолнухов. Пётр Алексеевич налил в стаканы квас,