Скажи ее имя - Франсиско Голдман

С приближением к Сан-Хосе-Такуая пейзаж за окном изменился: зелено-коричневые клубничные грядки уходили за горизонт, вдоль трассы появились ресторанчики и деревянные рекламные стенды, предлагающие спелую клубнику со сливками. Еще через несколько километров потянулись промышленные предместья, гигантские автозаводы и небольшие фабрики. Отец Ауры теперь жил недалеко от исторического центра города, на одной из длинных улиц с чередой тусклых витрин, простую деревянную дверь его дома, зажатую между аптекой и прачечной, легко было не заметить. Спустя минуту или две после моего звонка Эктор вышел меня встретить и повел через узкий коридор в промозглый дворик, а затем и в старинный четырехэтажный дом, который, вероятно, когда-то принадлежал большой зажиточной семье, а нынче был разделен на несколько квартир. Семья Эктора жила на первом этаже, в очень тесной квартирке, обставленной старомодной массивной мебелью, немедленно навеявшей мне воспоминания о доме бабушки и дедушки в Гватемале. Мы проследовали прямо в кабинет, который служил и гостиной, Эктор сел в кресло, а я пристроился на низком диване у книжных полок с томами по праву, а также множеством научных изданий по политике и истории. Но я заметил, что книги покрыты пылью, все они были выпущены в семидесятых или раньше, и у меня создалось впечатление, что библиотека не пополнялась последние двадцать пять лет. Эктор рассказал, что практически вышел на пенсию, но все еще преподает право на полставки в местном колледже. Естественно, я не упоминал о торговле пустыми бутылками на рынке. Его жена тоже работала, как и их дочь. Младшая сводная сестра Ауры жила в Мехико и была официанткой. Это был сюрприз. Мне хотелось узнать, где именно, но я почувствовал, что лучше не стоит.

Я спросил: тогда, несколько лет назад на Рождество в Гуанахуато, вы видели Ауру в последний раз? Я знал ответ. С некоторым волнением я почувствовал, как во мне просыпается хитрый журналюга, как он продумывает план, составляет список, казалось бы, невинных вопросов, которые заставят собеседника разговориться. Эктор рассказал о том вечере, когда столкнулся с Аурой в дверях дома матери Вики Падилья, об их последнем суетном и скомканном прощании; чуть позже, войдя в дом, Аура обнаружила мать и Вики распивающих текилу, и что-то в их поведении заставило Ауру отказаться от разговора с матерью об отце. Его голос звенел от негодования, когда Эктор рассказывал мне, как Хуанита и Вики насмехались над ним, как ему пришлось уйти, вместо того чтобы дождаться и провести вечер с Аурой. Хуанита и Вики жаловались на нехватку денег. А потом Хуанита сказала: нет ничего удивительного в том, что мы бедны, но у тебя, Эктор, у тебя нет оправданий; сейчас ты уже мог быть богатым и влиятельным человеком, но посмотри на себя! Ты еще беднее, чем мы! Он сказал, что после этих слов они начали смеяться. Он пересказывал эту сцену тихим, усталым голосом, его руки свободно лежали на коленях, он не смотрел на меня, его взгляд был устремлен прямо перед собой. Стараясь проявить сочувствие, я сказал, что хорошо знаю, какими Хуанита и Вики бывают, когда они вместе. Затем я коснулся его предыдущей встречи с Аурой, когда той исполнился двадцать один год. Это было во время одного из ее приездов из Техасского университета. Тогда вы виделись первый раз за семнадцать лет? — спросил я. Вы удивились, какой красивой и умной девушкой выросла ваша дочь? Через какое-то мгновение Эктор сказал: да, безусловно, красивой, исключительной девушкой. Затем он решительно покачал головой и продолжил: нет, не удивило, его это не удивило, он всегда знал, какой особенной была Аура, даже когда она была еще совсем крошечной. И нет никаких сомнений, сказал он, что Хуанита приложила немало труда, чтобы вырастить такую дочь.

О да, сказал я. Это был момент, которого я так ждал. Я сказал: но Эктор, вы наверняка знаете, что Аура никогда не воспринимала Родриго как отца, потому что так и не смогла пережить разлуку с вами. Она никогда не скрывала любви к вам и так и не поняла, почему вы с Хуанитой расстались. Аура была одержима этой загадкой, а также тем, почему вы отвернулись от нее в те годы. Она знала множество семей, в которых дети общались с обоими родителями после развода. Почему у вас вышло иначе?

Эктор сидел прямо, слегка наклонясь вперед, как будто боялся пропустить хоть одно мое слово, но затем он расклеился, откинулся назад, закрыл лицо руками, затрясся, и до меня донеслись сухие, сдавленные рыдания. Но ему удалось снова взять себя в руки и объяснить, почему он старался держать такую дистанцию с Аурой. Собственно, он сказал мне то же, что и ей во время встречи в Гуанахуато: Хуанита вышла замуж, и он считал, что у Ауры должен быть один отец. Тогда почему, спросил я, вы так и не ответили ни на одно из ее писем? Эктор сказал, что он ничего от нее не получал. Возможно, выражение моего лица было слишком недоверчивым. И его словно прорвало: знаешь ли, Хуанита всегда была немного не в себе. Эктор выложил мне тайну их прошлого, которую скрывали от Ауры всю ее жизнь, несмотря на то что ребенком она многое могла видеть или чувствовать, возможно, даже помнила отдельные фрагменты, но так и не смогла собрать их воедино, восстановить всю картину или сформулировать свои подозрения.

Эктор сказал мне, что не бросал Хуаниту. Как бы ни складывался тогда их брак, он даже не помышлял об этом, из-за Ауры, его бесценной маленькой дочурки, так он мне сказал. Нет! Хуанита его бросила. Она сбежала в Мехико с другим мужчиной — его политическим оппонентом — и забрала Ауру с собой. После этого, рассказывал Эктор, я должен был вырвать Хуаниту из своего сердца, и я вырвал. (Ты и Ауру вырвал из своего сердца? — подумал я, но ничего не сказал.) Он продолжал: потом Хуанита пыталась вернуться. Она приехала в Сан-Хосе-Такуая с Аурой, и когда он вышел из дома, чтобы встретить их, четырехлетняя Аура закричала с заднего сиденья машины: мы теперь можем вернуться домой, папа! Но Эктор не принял Хуаниту обратно, он уже вырвал ее из своего сердца.

Я был потрясен, мой мозг лихорадочно работал. Может, это были те самые «запретные воспоминания», на которые Аура намекала в дневнике? В моей голове шум, память делает свое дело, воспоминания, которые я предпочла бы стереть, возвращаются, возвращаются… Ее подлинные детские воспоминания, глубинные воспоминания о самой себе, заглушенные и отрицаемые, подмененные отрывочными рассказами о бессердечности, лжи, боли и вине. Воспоминания, которые она скрывала даже от меня, будто, а вернее, потому что у нее не хватало слов, чтобы выразить их.

Глаза Эктора высохли, он успокоился, казалось, ему стало легче. Но у меня был еще один вопрос, и настал подходящий момент его задать. Я спросил: помните тот раз, когда вы встретились с Аурой в ресторане, ей тогда был двадцать один год? Дождя не было, на улице было сухо, по крайней мере Ауре этот день запомнился именно таким, но вы появились в ресторане в штанах, заляпанных грязью. Я выдавил улыбку. Ауре всегда было интересно узнать почему, сказал я. Для нее это была еще одна загадка.

Он кивнул и ответил: по пути у меня спустило колесо, я вышел, чтобы заменить его. На шоссе как раз пошел дождь, а мимо по луже проехал грузовик и окатил меня.

Сразу после этого он отправился на кухню сварить нам кофе. Я проверил смартфон. В почте было срочное сообщение от моего нью-йоркского друга, Джонни Сильвермана, корпоративного юриста, обаятельного экстраверта, познакомившегося с Хуанитой на нашей свадьбе. Она приняла его за моего адвоката, коим он не являлся, и ее адвокат, один из университетских, отправил Джонни строгое, официальное письмо о том, что у меня есть два дня, чтобы освободить квартиру в Эскандоне. Когда Эктор вернулся, я насколько мог вкратце описал ему ситуацию и сказал, что теперь мне лучше сесть на ближайший автобус до Мехико. Разве ты не останешься на ужин? — озабоченным и мрачным голосом поинтересовался он. Он надеялся, что я задержусь перекусить; его жена, которая вскоре должна была вернуться с работы, приготовила особое угощение — мясную похлебку с перцем чили. Я извинился и сказал, что пока не представляю, как мне быть с квартирой, поэтому мне срочно нужно вернуться и с этим разобраться. Я ввел его в курс дела: квартиру Хуанита купила для Ауры, я предложил ежемесячно вносить за нее ипотечные платежи, пока сам копил деньги, чтобы полностью ее выкупить. Мне кажется незаконным подобное выселение овдовевшего супруга, сказал я. Невозможно освободить квартиру за два дня! Эктор заверил меня, что по мексиканским законам у меня тоже есть право на эту собственность и что я не являюсь просто третьей стороной, как называли меня юристы Хуаниты. Извинившись, я быстро написал ответ Джонни, попросив его выяснить у Хуаниты и ее адвокатов, не мог ли я остаться в квартире еще на четыре месяца, до января, продолжая при этом выплачивать деньги банку. Я написал, что после этого соберу вещи и уеду, а Хуанита не будет мне ничего должна; если Хуанита на это не согласится, не мог бы я задержаться там еще на неделю? Я шел к автобусной остановке с чувством глубокой вины за то, что не остался поесть. Я пообещал Эктору, что снова приеду в Сан-Хосе-Такуая, как только смогу, хотя так никогда этого и не сделал. В автобусе по дороге в Мехико я позвонил Гус в Нью-Йорк и все ей рассказал.