Скажи ее имя - Франсиско Голдман

Фото- и видеосъемка свадьбы были подарком от кузины Хуаниты. Но я не могу смотреть этот свадебный фильм. Вы, наверное, думаете, что мне хочется смотреть его снова и снова, поскольку это единственное имеющееся у меня видео с Аурой. Меня передергивало от стыда при виде этого фильма еще тогда, когда Аура была жива. Почему меня снимали гораздо больше, чем ее? Почему этот чертов оператор словно приклеился ко мне? Да потому что я выглядел так, будто только что волшебным образом прозрел и теперь дарил свою дурацкую растянутую улыбку всему миру. У меня не было ощущения, что я этого не заслужил, что случайно ухватил самый лакомый кусок — я искрился чистым восторгом. Но я был тем, кто задолго до встречи с Аурой потерял всякую надежду, что день подобный этому когда-нибудь придет, и на пленке это отлично видно. В моем брожении среди гостей, подобно неприкаянной собаке, с приклеенной широченной улыбкой было что-то неправильное, несуразное, даже унизительное.

На свадьбе не было никого из моей семьи. Примерно за девять дней до свадьбы мама упала и сломала бедро, и сестры остались ухаживать за ней. Но я испытал облегчение, что не нужно будет с ними общаться. Церемония проходила на маленьком островке посреди пруда в центре гасиенды, гости наблюдали за всем с лужайки. Проводивший бракосочетание судья был двадцатишестилетним юношей с детским личиком, гражданские церемонии он вел всего год. Пиа сделала фотографию одиноко шагающей Ауры — до того, как та подошла к ожидавшему ее отчиму, чтобы проделать остальной путь с ним под руку; она шла по лужайке к островку, лицо закрыто фатой, в руках сжат букет; клубящиеся черные облака над головой еще залиты светом солнца, они отбрасывают причудливые тени на тополя вокруг. Этот кадр, полный тревоги и одиночества, — самый последний в отснятой Пией пленке, блестящие струи, словно слезы или грозные следы когтей, рассекают правый дальний угол фотографии. Пошел дождь, морось с несильным ветром, и гости спрятались под навесом гасиенды, но к концу церемонии дождь перестал. Я произносил клятвы, улыбаясь и кивая как неваляшка. Аура же выглядела собранной, серьезной и слегка озадаченной. Мексиканская брачная церемония такая же длинная, как в былые времена, разве что не столь поэтичная. В ней нет ни одной западающей в душу фразы вроде «любить-уважать-хранить-и-защищать», хотя клятва номер четыре гласит, что мужчина, как главный источник мужества и силы, должен даровать женщине наряду с пропитанием и наставлением свою защиту. Женщина восхваляется за красоту, самопожертвование, сострадание и интуицию; она должна относиться к мужу, как говорится в клятве номер пять, с нежностью и уважением. После Аура пошутила: они могли бы свети эти клятвы до одной строчки и сэкономить массу времени, — и пропела низким голосом: истина господина в рабе его, а истина раба в господине.

Когда все закончилось, заиграли мариачи, и два паренька вывели на мокрый газон маленького, груженного текилой ослика. Мексиканцы бросились в натянутый на лужайке большой белый тент и сели, как захотели, проигнорировав выстраданный нами план рассадки. А когда наш модный диджей из Мехико поставил первый сет с Пересом Прадо и мелодиями в стиле техно-кумбия, то спровоцировал панический бег взрослого поколения, гостей со стороны Хуаниты, к своим автомобилям; обратно они примчались с дисками «Битлз» и «АББА». Сперва диджей пытался протестовать: тогда не говорите, что у вас на свадьбе играл ОКСО! — но в итоге ему пришлось весь вечер вставлять эти песни в свой плейлист. Танцы продолжались почти до самого рассвета. У мексиканских официантов есть традиция — напоить невесту и жениха до беспамятства, что, вероятнее всего, спасало в стране, где невеста была обязана хранить девственность до первой брачной ночи. Стоило отвернуться, как официант подливал мне текилы. У меня возникло ощущение, что меня преследуют. Когда мы с Аурой забирались в один из автобусов, отвозивших гостей назад в Сан-Мигель-де-Альенде, я с хохотом я упал навзничь прямо в грязь.

Один богатый приятель Хуаниты из Гвадалахары пожертвовал нам изрядное количество текилы. Мой друг, владеющий рестораном в Кондесе, помог купить вино по оптовой цене. И так далее. Так нам и удалось организовать шикарную свадьбу. Этот успех способствовал внешнему сплочению семьи, возникновению взаимного доверия и в какой-то степени, полагаю, усмирил материнскую тревогу Хуаниты. Пусть Аура и продолжала настаивать, что была бы счастлива не меньше, поженись мы в мэрии.

Какими мы должны стать после свадьбы? Должны ли как-то измениться? Мы были в некотором замешательстве, чувствовали скованность первые полтора дня нашего медового месяца, проведенного на уединенном эко-курорте в Наярите, где на побережье Тихого океана разводят морских черепах. Какое чудесное солнечное утро! Самое время заняться серьезными делами медового месяца — полежать в гамаках и почитать серьезную литературу! На второй день мы поехали кататься на лошадях. Моя лошадь понеслась галопом по берегу, не обращая никакого внимания на то, что я кричал и дергал за поводья. Так в нашу жизнь вернулось былое веселье: Аура развлекалась, изображая, как я беспомощно болтаюсь в седле, а конюх смотрел на нее и смеялся. Наша хижина стояла на берегу океана, вечерами она освещалась свечами или масляной лампой; на курорте не было электричества. Окрестности кишели голубыми крабами, и мы фотографировали их, приподнимая за гигантские, самурайские клешни. Чтобы поужинать, нужно было переплыть небольшую лагуну на маленькой весельной лодке. В столовой мы пили Маргариту и играли в скрэббл, используя как английские, так и испанские слова. Аура одновременно играла и читала книжку, лежавшую у нее на коленях. Остальные гости тоже старались не докучать друг другу, они производили впечатление рок-звезд или финансовых махинаторов средней руки на долгожданном отдыхе. Они никогда не снимали солнечные очки и бейсболки с надвинутыми на глаза козырьками, береглись от солнца. Морской прибой был мощным и коварным; вдоль отельного пляжа стояли знаки, запрещающие купание в океане. Но был бассейн, сконструированный так, что он казался естественной частью пляжа. Однако я все равно купался в океане, если это можно так назвать; я забегал достаточно далеко, чтобы поднырнуть под волну, затем разворачивался и мчался назад под натиском тяжелых, несущих мелкие камни волн. Служащий отеля наблюдал, как я выбираюсь из воды, с выражением крайнего неодобрения на лице. Он ткнул пальцем в запрещающий знак и закричал: здесь запрещено плавать, сеньор!

Что бы ни случилось, признавалась Аура своей подруге Марьяне, я могу на него положиться. С ним я чувствую себя защищенной, говорила Аура. Он всегда заботится обо мне. Еще Аура сказала, что я скорее пострадаю сам, чем позволю чему-то случиться с ней. Это одна из причин, по которой я так счастлива в браке с ним, сказала Аура Марьяне в Мехико за несколько дней до нашего отъезда в Масунте в июле 2007 года.

Это при том, что весной я чуть было не довел ее до могилы. Мы направлялись в Нью-Бедфорд, где я собирал материал для нового романа. Как большинство ньюйоркцев, я редко садился за руль. В тот момент я чувствовал себя в роли водителя несколько менее уверенно, чем когда ездил на машине постоянно. В Мехико, где у Ауры был маленький красный «шевроле», стоявший у матери, за рулем все время была она, словно юркий жук ловко маневрируя в плотном, непредсказуемом потоке автомобилей. Но на пути в Нью-Бедфорд наш взятый напрокат внедорожник вел я. Я проскочил поворот и в каком-то полузабытьи попытался все-таки в него вписаться, резко рванув вправо. Машина в правом ряду с визгом затормозила, водитель в бешенстве жал на гудок. Долбанный мудак! — злобные крики, жесты и взгляды сыпались со всех сторон.