Парижские сестры - Фиона Валпи

Все это помогает мне еще глубже разобраться в жизни и смерти моей матери. Но эти знания также пугают меня. Смогу ли я избежать подобной участи? Что я могу сделать для мира, переполненного страхом и паникой, чтобы не допустить повторения чего-либо подобного? Передалась ли подобная уязвимость мне по наследству? Полностью ли я беспомощна, или во мне еще остались силы для того, чтобы вернуть контроль над собственной жизнью?

Я понимаю, что самостоятельно вряд ли найду ответы на все эти вопросы. Может быть, не стоит оставаться упрямой бретонкой или столь же упертой англичанкой. Настало время набраться смелости, чтобы попросить о помощи.

И вот, сидя под прикрывающими меня ветвями ивы Мирей, я пытаюсь набраться смелости для встречи с психологом-консультантом. Может быть, разговор на чужом – французском – языке поможет мне свободнее рассказывать о тяготах моей жизни.

– Отличные новости, Мирей! – Месье Леру схватил ее и обнял, когда она открыла дверь в ответ на его стук. – Клэр обнаружили в одном из рабочих лагерей! Я выследил ее с помощью ребят из Красного Креста. Она жива. Она была больна, и они ухаживали за ней в лагерной больнице, но теперь она достаточно здорова, чтобы ее могли эвакуировать. Я отправляюсь туда, чтобы отвезти ее в здешний, парижский госпиталь, где она наверняка полностью выздоровеет. И я по-прежнему пытаюсь отыскать Виви. Наверняка у Клэр окажутся какие-то сведения о ней. Раз она сумела выжить, есть надежда, что Виви тоже это удалось. Вы же знаете, какой силой она обладает! Может быть, Клэр и сама расскажет нам, где она.

Мирей казалось, что ее сердце вот-вот разорвется от нахлынувшего на нее избытка чувств, которые она видела и на его радостном лице.

– Где нашли Клэр? – спросила она.

– В лагере, который называется Дахау. Это под Мюнхеном. Сегодня я туда отправляюсь. Как только появится новая информация, я сразу же дам вам знать. Они наконец-то вернутся к нам, домой, Мирей, я уверен в этом.

* * *

Глаза Клэр открылись под проникавшим в окна ее палаты солнечным светом. Ее руки, лежащие на свернутой кристально-белой простыне, выглядели так, словно они принадлежали кому-то другому. На самых кончиках ее кистей, которые скорее подошли бы скелету, кожа покраснела и покрылась кислотными ожогами; костяшки пальцев были словно неподатливые набалдашники, а самые кончики растрескались и затвердели. Трудно было поверить, что эти же руки когда-то кропотливо соединяли кусочки crêpe de Chine полуночно-синего цвета стежками настолько крохотными, что их не было даже заметно, или придерживали ажурные серебряные бусы, пока она нашивала их на декольте, создавая свое собственное созвездие из крошечных звезд на маленьком ночном небе.

Она была все еще слаба от лихорадки, охватившей ее на следующий день после того, как ей пришлось лицезреть лежащее в наспех вырытой братской могиле рядом со многими другими тело Виви. Несмотря на то, что уже наступил апрель, зима, казалось, не желала ослаблять хватку, в которую она зажала Дахау: в тот день начался снегопад, рисовавший вокруг могилы горностаевый узор и неторопливо, но основательно покрывавший мягким белым саваном груды трупов, лежащих в ее глубине.

Эпидемия тифа покинула лагерь, но несколько тысяч заключенных, которые были слишком больны или слабы, чтобы отправиться в смертельный поход в горы со своими сокамерниками, продолжали умирать сотнями, несмотря на усилия сотрудников международного Красного Креста и врачей армии США. Клэр оказалась одной из счастливчиков. Когда лихорадка схватила ее за горло, она сразу же попала в руки врачей; быстрое лечение и хороший уход в импровизированной больнице помогли ей поправиться.

И все же, хотя силы и начали вновь медленно растекаться по ее жилам, она по-прежнему хотела умереть вместе с Виви. Вместо свободы выздоровление походило на пожизненное заключение: она будет жить, сознавая, что не смогла спасти подругу. И она понимала, что каждый прожитый день будет преисполнен чувством вины. Она была виновата в том, что Виви схватили; Виви присматривала за ней и защищала ее, а она сама оказалась неспособной на подобное. Она даже не была рядом, когда с губ Виви сорвался последний вздох.

Ей хотелось лечь рядом с телом Виви в заснеженной могиле и заснуть навечно.

Медсестра, измерявшая пульс пациента, лежащего в койке напротив, заметила, что Клэр не спит.

– Вот, – сказала она, – давай, я помогу тебе присесть. – Она взбила подушку и сказала: – Выпей это. – Клэр повиновалась, поскольку была еще очень слаба, чтобы возражать, хотя предложенный напиток изрядно горчил, едва не вызвав у нее рвоту.

Она то проваливалась в сон, то снова выныривала из него. И всякий раз, когда она просыпалась, то открывала глаза, ожидая увидеть улыбку Виви, мечтая услышать ее шепот, что Клэр не одна, что они вместе, что все будет хорошо. Но перед ней были только чистые белые простыни, покрывавшие то, что осталось от ее тела, и пустой стул рядом с больничной койкой, а единственными голосами, доносившимися до нее, были голоса медсестер, бегавших по своим делам. И она снова засыпала, думая или надеясь что, быть может, на этот раз уже не проснется…

В следующий раз, когда она пробудилась, в кресле рядом кто-то сидел. Фигура сидящего наклонилась к ней, и на мгновение у нее перехватило дыхание, когда ей показалось, что она взглянула в ясные карие глаза Виви.

Но затем, сосредоточившись, она поняла, что это была совсем не Виви.

Это был мужчина, который взял в руки ее ладонь и держал так крепко, как будто никогда не собирался отпускать.

И снова офис «Агентства Гийме» превратился в деятельно жужжащий улей. Обычный офисный шум превращается в подлинное крещендо из-за все более и более оживленных разговоров, когда приближается неделя моды в Париже, и давление на менеджеров по работе с клиентами возрастает, чтобы они вовремя справлялись с возникающими в последнюю минуту критическими ситуациями (модели отправляются в самоволку, на французской таможне застопорилась отгрузка партии обуви, надо отправить запрос на радио и подготовить интервью для прессы…). Мы с Симоной сбиваемся с ног, помогаем по мере сил, готовим кофе. Мы работаем весь уик-энд, едва успевая перехватить в понедельник сэндвич на ланч, пока остается еще один день до официального начала Недели моды. Моя годичная стажировка закончилась, но Флоренс попросила меня остаться еще на несколько недель, чтобы помочь в самое горячее время года. Пока я прекратила думать о том, чем займусь дальше. Мне бы хотелось остаться в Париже, но пока не выдалось удачного момента, чтобы поговорить с Флоренс о возможности постоянной занятости в «Агентстве Гийме». Я понимаю, что, вероятно, пока для этого не время – в противном случае она сама уже предложила бы мне это. Возможно, мне придется вернуться в Лондон и попытаться найти работу там. Каждый раз, когда я думаю об отъезде из Парижа, меня переполняет печаль: словно корни, которые я едва успела пустить на французской земле, будут вот-вот вырваны, если я примусь за новое дело. Образ моей жизни – постоянные потрясения, вечное «чемоданное настроение», блуждания по местам, которым я не принадлежу – кажется мне неумолимым и неизбежным.