Ничей - Алексей Борисов

розницей просто отдыхает. Имелись и другие источники дохода.

Редакция сидела на самом верхнем этаже. В старину здесь, похоже, были две большие квартиры с высоченными потолками. Потом их перепланировали и объединили. Места пока хватало, но потолок нас в эту зиму едва не подвел. На крыше скопилась масса снега, при оттепели он благополучно стал таять, на чердаке что-то хрустнуло, и прямо на стол нашему менеджеру по рекламе грохнулся внушительный кусок штукатурки. Хорошо, что человек отлучился по нужде. Клавиатура его компьютера накрылась безвозвратно. К счастью, такая судьба постигла только технику. Все охали и ахали, создана была комиссия с участием арендодателя, и долго муссировались слухи о грядущем переезде в современный бизнес-центр. К лету слухи пересуды прекратились, так как найти что-то лучшее за ту же плату не удалось.

— Ну а кто тогда будет преемником? — услышал я, отворяя дверь на кухню.

Я чуть было не решил, что нет ничего тайного, не становящегося явным, но вовремя разобрался в текущей обстановке. В самом разгаре была утренняя политинформация. Сотрудники разных отделов откушивали кофе с молоком и свободно обсуждали последние события в стране и мире. В центре дискуссии был предстоящий на днях съезд партии власти. Ожидалось, что на нем будет обнародовано имя кандидата на президентских выборах.

— Кто будет? — язвительно переспросил заведующий хозчастью Марат.

— Да! И вообще, какой-то странный вопрос, — заявила Алиса из рекламной службы.

— Почему странный?

— Потому. У нас что, Ким Ир Сен правит или больной Ельцин? Сколько лет нашему президенту?

— Вот именно, — ухмыльнулся Марат.

Наш завхоз, тоже земляк шефа, был твердым сторонником национального лидера и твердой власти вообще и всегда, невзирая на персоналии. Молодого президента, слывшего либералом, он оценивал скептически. Алиса, вне работы увлекавшаяся кикбоксингом, напротив, не переваривала всех любителей дзюдо.

— Молодость не порок, Марат Исаевич, — подчеркнула она.

— А что кроме нее в активе, Алиса Евгеньевна? — прищурился завхоз.

— Да хоть какие-то подвижки начались, — возразила Алиса.

— Какие такие подвижки? Расскажите, пожалуйста. Милицию в полицию переименовали? От зимнего времени отказались?

— Вы взрослый человек, Марат Исаевич, а ерунду за другими повторяете.

— Разделяю мнение большинства, Алиса Евгеньевна.

— Какого большинства? Которое телевизор смотрит, «Аншлаги» всякие?

Из политиков Алиса откровенно симпатизировала миллиардеру Проклову, тоже молодому и вдобавок неженатому. Он включился в предвыборный процесс не так давно, однако успел обрести целую группу поддержки внутри коллектива издательского дома. Группа активно агитировала за своего кумира, наращивая влияние. Ее убежденность не поколебали даже сообщения желтых газет о том, как холостой предприниматель проводит досуг на модном зарубежном курорте. Эти публикации наше либеральное крыло восприняло как происки олигархов-конкурентов.

— Если хотите знать мое мнение, то никакие преемники не нужны, — веско молвил Марат.

— Правильно, не нужны! — перебила его Алиса. — На второй срок пусть идет, ему конституция позволяет. А если откажется, я буду за Проклова голосовать.

— Никакие преемники не нужны, — невозмутимо повторил земляк шефа. — Есть национальный лидер в должности премьер-министра. Он пусть и баллотируется.

— Может, хватит ему уже, а? Или до гробовой доски, как Брежнев?

Я деликатно кашлянул.

— Мне бы кипяточку, товарищи…

Антагонисты временно умолкли.

— Алексей, вот ты человек умный, даже историк в прошлом. Рассуди нас, — обратился ко мне Марат.

Я на секунду задумался.

— Насчет Леонида Ильича? Помню, когда зимнее время впервые ввели, у нас в школе на переменах пели: «Брежнев стрелки перевел на часах и глобусе. Раньше хрен вставал в постели, а теперь в автобусе».

Все заржали, дамы при этом как бы чуть сконфуженно.

— Тьфу на тебя! — отсмеявшись вместе со всеми, сказал представитель фракции дзюдо.

— История вас рассудит, — добавил я, наполняя кружку кипятком.

В помещении редакции, в отличие от политизированной кухни, пока было немноголюдно. Кроме меня, более или менее вовремя на работу явился только дизайнер Тимофей. Он слушал какую-то энергичную мелодию через наушники и одновременно убирал прыщик с чьего-то официального лица. Приглядевшись, я узнал нашего пятничного собеседника.

— Мать честная! Они ничего лучше не смогли прислать?

Тимофей энергично закивал в ответ и оторвался от монитора.

— Месси классный гол забил, да? Видел?

— Видел. Ты же знаешь, я всё равно за «Реал». За него Франко болел.

Коллега стащил с головы наушники.

— «Барса» круче, — уверенно заявил он.

— Это мы посмотрим по итогам сезона, — улыбнулся я.

— Слушай, а что ж вы меня с собой не взяли? — сменил тему Тимофей. — Я бы сфоткал этого деятеля как надо.

Я только плечами пожал.

— Кто его знает. Шеф, наверное, застеснялся.

— Он стесняется, а мне потом мудохаться полдня, — фыркнул ценитель каталонского футбола. — Решили хоть, кто на обложку пойдет?

— Понятия не имею. Политбюро еще не заседало, да меня и вряд ли позовут.

Вопрос с обложкой «Вестника» был самым ключевым из всех важнейших. Последнее слово всегда молвил сам Всеволод Георгиевич, исходя из только ему ведомых нюансов и соображений. Критическое значение имело поддержание архиточного баланса между федеральными и региональными начальниками, стратегическими партнерами и потенциально полезными фигурами. Если же вдруг какой-нибудь перспективный губернатор или платежеспособный мэр проникался желанием воспеть себя со своей вотчиной, шеф сам разруливал ситуацию. Федералам он объяснял, что издание еле сводит концы с концами, но, тем не менее, чуть позже отблагодарит их, и не просто так, а в двойном размере. Другим губернаторам и мэрам иносказательно давал понять, что появление на обложке журнала их собрата по цеху благословил федеральный центр.

Так мы и кувыркались. Обладавший врожденной обходительностью и приобретенным чинопочитанием, Всеволод Георгиевич не решался называть жесткие сроки, а, тем более, торопить VIP-клиентов. Поэтому дата сдачи номера в типографию вечно оказывалась плавающей, что не слишком радовало подписчиков. Для них тоже находили объяснение: валили всё на якобы скверную работу «Почты России».

На сей раз в ситуации с обложкой обозначились два основных варианта и один запасной. Одним из основных был благоухающий начальник с Шаболовки, другим — директор аналитического департамента Главного федерального счетоводства. Первого с шефом связывали какие-то отношения по линии его соучредителей. Второй был нужен для последующего созыва научного форума, куда Всеволод Георгиевич лелеял надежду затащить весь цвет счетоводческой мысли. Наука была слабостью нашего босса. В начале суровых девяностых он сделал бесповоротный выбор в пользу коммерции, но к ученым по-прежнему питал неподдельное почтение.

Самым забавным было то, что оба претендента до сих пор не знали об уготованной им участи. Интервью на Шаболовке неоднократно переносилось, а главный аналитик уже по третьему разу правил и переписывал свою статью. На случай краха обоих вариантов или переноса их на неопределенное время в загашнике держали писанину одного депутата Госдумы. Он также