Ниточка судьбы - Елена Гонцова

— А цель?

— Посмотрим, — сказал Кравцов. — Может, и нет никакой цели. Дьявольский процесс развивается самостоятельно. А в нем своя, другая цель. И она достигнута.

— Пожалуй что да. Ведь я теперь, Павел, ничего не хочу. Ни Москвы, ни Питера, ни дома родного. Домой возврата нет. И это было целью? Но чьей?

— Это вам должен был рассказать Алексей.

— Он говорил что-то, да я не слишком была внимательна.

Стрешнева подумала, что Кравцов охладел к ней. И напрямую спросила об этом.

— Да что вы! — удивился он. — С вами, как говорится, интересно. Вы как солдат: он спит, а служба идет.

— Кажется, я столь долго спала, что уже ослиные уши выросли.

— Опять вы шутите, — огорчился Кравцов. — Что у вас за стиль такой в последнее время? Раньше я просто любовался вами. Встревоженная, серьезная, даже суровая.

— Знаете, я ведь всего лишилась в одну секунду. Вернее, в один день. Это произошло у вас на глазах. Все, что я придумала за эти четыре года, плохое и хорошее, всякое разное, — все это рассыпалось, развалилось, перестало существовать. И вы мне предлагаете с этим жить?

— Так кто же виноват?

— Вельзевул, — ответила Вера. — Не иначе он лично подсуетился. Смерть моя пришла, короче говоря. Я должна слиться с неведомым коллективом и перестать трепыхаться. Примкнуть и прилепиться. Стать как миллиард других. Это для меня равноценно смерти. И самой лютой. Причем я знаю, что за этой моей смертью кто-то насмешливо наблюдает. Вот что самое безобразное. Я бросила дом родной, мать, отца, жениха, — продолжала Вера, забираясь в кресло и поджимая под себя ноги, — и пожелала себе, как говорится, доброй ночи. Всемирной. Надеясь, что мне будет уютно в этой ледяной, меховой полости. Вот скажите, откуда я все это взяла когда-то? Кто же меня так низко обманул?

— Я же говорил, что с вами интересно. Просто блеск непрерывный, в глазах рябит. — Кравцов уже явно сердился и, для того чтобы это скрыть, принялся взбалтывать коктейль из мартини, коньяка и содовой.

— Не знаю, что у вас ко мне за интерес, — немного подумав, заявила Вера, — но мне неимоверно стыдно перед вами, Павел. Я просто из кожи вон лезла, чтобы играть несвойственную мне роль. Пропади все пропадом, если ничего, кроме этого, мне достигнуть не удалось. Есть миллион способов пристойного жительствования на белом свете. Отрадно, что я дозрела до способности называть великолепного взрослого человека просто по имени. Это превосходит мое воображение. Не говоря уж про безобразные мечты о мировой славе. Они унесены бурей. Я счастлива. На том до свидания, Павел. Ухожу в свою жизнь обратно. И будь что будет.

— Я не хочу отпускать вас, — ответил капитан Кравцов. — Совершенно неизвестно, что может с вами произойти в любую минуту.

— А как бы вы могли воспрепятствовать? Да и зачем? Мне кажется, все в прошлом. Напридумывала себе страхов и ужасов! А на самом деле, может, все это не так.

— Я думал, что вы здравомыслящий человек! — Кравцов готов был перейти на крик. — Вас чуть не убили, за вами охотились все время, как вы прилетели из Норвегии. Обокрали и сожгли квартиру вашего питерского приятеля, между прочим, те же люди… В той квартире погиб человек, и вы могли оказаться там вместе с ним!

— Почему я должна вам верить? Как я могу знать, что вы именно тот, за кого себя выдаете?

— Сейчас я ничего не смогу вам объяснить, просто приказываю, прошу, наконец…

— На каком основании вы мне приказываете?! Господи, что же такое, наконец, происходит, обложили меня, как волки! Кто вы вообще такой?! Мент вы, вот кто вы такой, как и все, и нечего из себя корчить Робин Гуда!

— Я понимаю вас, Вера, — Кравцов был смущен, — и знаю, что про нас говорят.

— Ну и что говорят, что?! — гремела Стрешнева.

— Что честный мент — это оксюморон, как горячий снег, а продажный мент — тавтология, масло масляное то есть.

— Оксюморон, тавтология… Где только слов таких нахватались…

Несмотря на невероятные усилия капитана сохранять внешнее спокойствие, покидать жилище все же пришлось со скандалом. Вера кричала в запале что-то совсем уж неприличное, что ее специально держат здесь, что ей надо заниматься, готовиться к конкурсу, а то, что ей не дают это делать, только на руку врагам. А значит, и Тульчин, и Кравцов спелись с ее врагами и ей здесь оставаться больше нельзя.

Павел вызвал такси и предложил девушке оставить хотя бы кошку, на что Вера, подавив новый взрыв истерики, благоразумно согласилась. Однако то, что капитан все же отпустил ее, разочаровало Стрешневу. А потом обозлило. Она втайне или по инерции надеялась, что Кравцов придумает что-то необыкновенное для нее. Какой-то простой и изящный выход из этой ситуации, которая сложилась из равновесия чуждых стихий.

Но капитан был спокоен, как скала.

Довольно быстро Вера оказалась в «обломовке». Приехав домой, она первым делом увидела смятую ею с Алексеем постель и в отчаянии зарыдала.

А заплакав, тут же переменилась. Она еще повсхлипывала несколько минут, уже размышляя над диковинным планом действий, взявшимся просто ниоткуда.

Вера решила все поменять. Круг общения, квартиру, накупить новых книг, будет ходить и ездить по другим улицам здесь, в Москве, но это будет другая Москва. Нет, только никакой провинции! Потому что она там погибнет. Просто перестанет жить, и все. Закроет глаза и тихо умрет под косматыми соснами. Отец и мать будут ходить на тщательно убранную могилку, мама будет плакать, а отец утешать несчастную.

Она настолько отчетливо представила все это, что ужаснулась своей безмерной фантазии. Эта встряска оказалась последней в тот вечер. Вера испугалась, что уснет, не добравшись до кровати. Но она добралась и тут же уснула.

Проснулась рано утром, необыкновенно свежей и бодрой. Выпила кофе, позавтракала, радуясь тому, что жизнь неожиданно входит в нормальное русло.

Вера ничего не помнила. Вернее, события последних дней для нее превратились в сон, которым она, к сожалению или к счастью — было еще неясно, не может управлять. Она ведь хотела научиться этому лучшему из искусств. Однако теперь это не получалось.

Раздался телефонный звонок.

Звонили с радиостанции «Маяк» и просили сказать несколько слов прямо по телефону, чтобы поставить интервью в уже подготовленный материал о выдающихся музыкальных событиях последнего времени.

Вера быстро и ловко справилась с этой приятной обязанностью, поведав заодно, что всем обязана Сергею Рахманинову, Йожефу Гофману и Никите Афанасьеву, и благодарна в самой высокой степени профессору Соболевой за терпение многих скорбей. Кроме того, с редактором «Маяка» она условилась о записи часовой радиопередачи, дипломатически настояв на участии в ней Соболевой.

Закончив интервью, она подумала, как легко и просто быть известной. Ведь, когда ты на виду, тебя никто не тронет, а когда ты запуган и забит, тебя может обидеть всякий.