В пучине Русской Смуты - Максим Зарезин

На 1601 году началась неслыханная дороговизна; она продолжалась до 1604 года; бочка ржи стоила от 10 до 12 гульденов. Настал такой голод, что сам Иерусалим не испытал подобного бедствия, когда, по сказанию Иосифа Флавия, Евреи должны были есть кошек, мышей, крыс, подошвы, голубиный навоз, и благородная женщина, терзаемая нестерпимым голодом, умертвив собственное дитя свое, изрубила его на части, сварила, сжарила и съела. Вот самое ужасное событие из всех происшествий, описанных Еврейским историком! Свидетельствуюсь истиною и Богом, что в Москве я видел собственными глазами людей, которые, валяясь на улицах, летом щипали траву, подобно скотине, а зимою ели сено; у мертвых находили во рту вместе с навозом, человеческий кал. Везде отцы и матери душили, резали и варили своих детей; дети своих родителей, хозяева гостей; мясо человеческое, мелко изрубленное, продавалось на рынках за говяжье, в пирогах; путешественники страшились останавливаться в гостиницах.

Когда разнеслась молва о столь ужасных, неслыханных злодеяниях, и на улицах находили ежедневно трупы умерших от голода, Борис Феодорович решился помощью казны своей облегчить народное бедствие: приказал близ самой городской стены, имеющей в окружности 4 Немецкие мили, устроить четыре ограды и раздавать там каждое утро бедным жителям по деньге (Польский грош); сведав о том, окрестные земледельцы оставили свои жилища и устремились в Москву с женами и детьми, чтобы участвовать в царском благодеянии. Таким образом, раздавалось ежедневно около 50 000 денег (Польских грошей), во все время дороговизны, нимало впрочем, не уменьшавшейся. Сверх того, по воле государя, назначены были особенные люди, которые подбирали на улицах мертвые тела, обмывали их, завертывали в белое полотно, обували в красные башмаки и вывозили в Божий дом для погребения. Без содрогания нельзя было смотреть на множество трупов, отправляемых в таком виде за город ежедневно!

До какой же степени, во время четырехлетней всеобщей дороговизны, казна оскудела от царского милосердия, легко судить из следующего соображения: сам я слышал от некоторых купцов и достоверных сановников, что в одной Москве погибло от голода более 500 000 человек, которых его величество при жизни кормил, а по смерти приказал одеть и похоронить на своем иждивении. Если в одном городе была такая смертность, сколько же людей долженствовало погибнуть от глада и мора во всем государстве, и чего стоило казне погребение их? Страшен Божий гнев, карающий царства и народы!

Но сколь ни очевидно было наказание небес, ослепленный Борис не хотел смириться и думал одною казною своею прекратить бедствие. По изволению долготерпеливого Бога, прибыло из Немецких приморских городов в Русскую Нарву несколько кораблей, нагруженных хлебом, которым многие тысячи могли бы прокормиться; но царь запретил Русским, под смертною казнью, его покупать, думая, что для него было бы стыдно, если бы в России, обильной своим хлебом, продавался чужестранный; почему иноземные купцы, не сбыв товара, возвратились назад. После того, Борис велел освидетельствовать свои владения: нашлись на полях огромные скирды, длиною в 1000 сажен, более полувека неприкосновенные и уже поросшие деревьями. Царь приказал немедленно молотить их и везти хлеб в Москву и в другие города. Везде отворены были царские хлебные магазины, и несколько тысяч четвертей ежедневно продавалось за половинную цену; бедным же вдовам и сиротам, особливо Немцам, отпущено было значительное количество безденежно.

Князья и бояре, исполняя царскую волю, сжалились над всеобщею нуждою и дешевле обыкновенного продавали народу съестные припасы. Но к довершению бедствий, Божий промысел допустил преступному сребролюбию овладеть богатыми Московскими барышниками, которые, скупив за малые деньги, чрез людей, несколько тысяч бочек муки из царских и княжеских магазинов, продавали ее весьма высокою ценою. Это беззаконие продолжалось до тех пор, когда Бог, смягченный гибелью несчетного множества людей, устранил одно бедствие, дороговизну, и послал другое, войну кровопролитную.

В июне 1604 года прибыл в России императорский посланник, барон фон Логау, из Праги, со значительною свитою; до приезда его отдано было повеление, чтобы ни один нищий не встречался ему на пути, и чтобы все рынки, которые мог он видеть, изобиловали жизненными потребностями: Борис хотел истребить и малейший след дороговизны. В Москве же, все князья и бояре, все Немцы, Поляки и другие чужестранцы должны были нарядиться как можно великолепнее, сообразно с царским достоинством, в одежды бархатные, шелковые, камчатные, парчовые, под опасением потерять годовой оклад своего жалованья. Не одному бедняку пришлось покупать товары вдвое дороже обыкновенного, и многие нарядились в такие платья, каких ни сами, ни отцы и деды их носить никогда не воображали. Дворяне приготовили для себя свиты и кафтаны, столь богато выложенные позументом, что ни один князь не постыдился бы надеть их. Кто был пышнее других наряжен, тот казался более усердным царю слугою: ему прибавляли жалованья и поместьев.

Кто же по бедности не мог равняться великолепием одежды с своими товарищами, тому объявляли царский гнев и грозили уменьшить его жалованье, хотя многие из таких дворян едва имели насущный хлеб и должны были заложить свою одежду, чтобы не умереть с голода. Угощали посла с роскошью удивительною: изобилие яств и напитков, богатство одежд, все скрывало дороговизну, которая таилась в одних сердцах и жилищах. Ни один царский подданный не смел, под опасением телесного наказания, рассказывать кому либо из посольской свиты о великой нужде народной: надобно было говорить, что все дешево, всего в изобилии. Столь бесполезным высокомерием Борис раздражил Всевышнего; Россия, терзаемая голодом и мором, испытала новое бедствие: началась война.

Не задолго до этой войны, случились странные явления: видны были по ночам огненные столбы на небе, которые, сталкиваясь друг с другом, представляли сражение воинств; они светили подобно месяцу. Иногда всходили две и три луны, два и три солнца вместе; страшные бури низвергали городские ворота и колокольни: женщины и животные производили на свет множество уродов; рыбы исчезали в воде, птицы в воздухе, дичь в лесах; мясо же, употребляемое в пищу, не имело вкуса, сколько его ни приправляли; волки и псы пожирали друг друга, страшно выли в той стране, где после открылась война, и станицами рыскали по полям, так, что опасно было выходить на дорогу без многих провожатых. В 8 милях от Москвы, Немецкий серебряник поймал орла и, убив его, привез в Москву. В самой столице ловили руками лисиц разного рода, как бурых, так и черных; целый год такое было множество их, что никто не мог придумать; откуда они брались. Так в сентябре 1601 года, недалеко от дворца, убили черную лисицу, за которую один купец заплатил 90 рублей.

Москвитяне смотрели на чудные явления, как на предзнаменования благоденствия; а Татары предсказывали, что вскоре многие народы овладеют Москвою: слова их почти оправдались. Странную же злобу собак и волков, взаимно пожиравших себя, вопреки пословице, волк волка не съест, изъяснил один Татарин таким образом: «Москвитяне», говорил он, «изменят сами себе, и как псы, будут язвить и истреблять друг друга». Были и другие предвестники близкого несчастия: во всех сословиях воцарились раздоры и несогласия; никто не доверял своему ближнему; цены товарам возвысились неимоверно; богачи брали росты более жидовских и мусульманских; бедных везде притесняли. Все продавалось вдвое дороже. Друг ссужал друга не иначе, как под заклад, втрое превышавший занятую сумму, и сверх того брал по 4 процента еженедельно; если же заклад не был выкуплен в определенный срок, пропадал невозвратно. Не буду говорить о пристрастии к иноземным обычаям и одеждам; о нестерпимом, глупом высокомерии, о презрении к ближним, о неумеренном употреблении пищи и напитков, о плутовстве и прелюбодействе. Все это, как наводнение, разлилось в высших и низших сословиях. Всевышний не мог более терпеть; казнь была необходима: Он послал меч и пламя.