Все или ничего - Джудит Крэнц

Джили, заколебавшись, нервно огляделась по сторонам, но, не найдя выхода, медленно взяла в руки другое стекло. Они изучали листы с оттисками, храня осмотрительное молчание, поскольку договорились еще раньше, что, если снимки им не понравятся, идея будет отвергнута, как бы это ни расстроило Джез. Оба успели уже пожалеть о внезапном порыве, заставившем Мэла принять предложение Джез. Когда первые клубы восторга рассеялись, появилась мысль, что старательная «девушка на все руки» – это еще не фотограф.

Джили с Мэлом долго и пристально изучали каждый крохотный снимок, не спеша с выводами, молчаливо придерживаясь выбранной позиции: не расслабляться. Они не обменялись ни словом, ни взглядом, ни разу не бросили в сторону Джез одобрительного кивка или улыбки, и только скорость, с которой они скользили увеличительным стеклом с одного оттиска на другой, да быстрота, с которой передавали друг другу листы с оттисками, выдавали возрастающее волнение.

Джез следила за их руками, а не за лицами и начала постепенно приходить в себя. Она ждала, прислонившись спиной к одной из стен офиса, сложив на груди руки и скрестив ноги, с тем же нарочито незаинтересованным выражением, как и у них, так что когда они подняли наконец головы и изумленно уставились на нее, то не смогли ничего прочесть в ее глазах, хотя Джез чувствовала, как поднимается в ней, согревая, мощная волна торжества.

– Вы... вы... – выдохнул Мэл Ботвиник и остановился, тряхнув головой, словно не веря своим глазам, и благоговейно склоняя голову.

– Но ты даже не намекнула ни разу... – Слова, слетевшие с уст Джили, повисли в воздухе почти обвиняюще.

– Откуда вы взялись?.. – спросил Ботвиник, словно впервые заметил Джез.

– Но ведь никогда... Я не знаю... Почему ты ни слова мне не сказала? – потрясенно спросила Джили, словно Джез подняла ее над головой, перевернула и раскрутила в воздухе, а потом уж призналась, что она – Михаил Барышников в юбке.

– Я говорила. Рассказывала, что занималась фоторепортажем. – Джез старалась сохранить спокойствие, но не могла сдержать слез, ручьем хлынувших по щекам, едва она только заметила в их глазах восторг.

– Занималась!.. – буквально взорвался Ботвиник. – Если бы я не видел своими глазами, кто снимал эти кадры, я бы поклялся, что они сделаны одним из лучших фотомастеров мира!

– Ох, Мэл, спасибо. Вот это и вправду комплимент, – улыбнулась Джез, размазывая по лицу слезы.

– Что? Ну, вы понимаете, что я хотел сказать. – Круглое лицо Мэла раскраснелось.

– Джез, но здесь нет твоего снимка, – вдруг заметила Джили.

– Я сам сделаю ее портрет, – внезапно объявил Мэл. – Я уже месяц ломаю голову над освещением для ее волос. Они напоминают мне французский хлеб, слегка подрумяненный по краям, с размягченным маслом, стекающим с него. А эти глаза... Они просто загадка. Елочные украшения? Желтый бриллиант под водой? В общем, это моя задача. Портрет должен быть цветным, тут двух мнений и быть не может.

– Мэл, а как нам выбрать самые лучшие снимки? – спросила Джили. – Их так много – я просто не знаю, с чего начать.

– Методом исключения, – быстро ответил Ботвиник. – Скажем, так: каждая страница размером десять на двенадцать, значит, можно разместить на ней девять достаточно крупных снимков, и еще останется место для подписей: кто это и чем занят. Страницы три отдадим стилистам, еще три – Тинке и ее девочкам, одну – тебе, Джили, а на последнюю поместим натюрморт, портрет и копирайты: Джез на снимки, ну и мой – на натюрморт. Это уже восемь страниц, плюс фото на обложку... Что бы придумать... Что-нибудь занимательно-дразнящее... Чтобы никто толком не понял, что это... – Его голос постепенно стих. – Так, книжка-загадка.

– Может, вот это подойдет? – Джез указала на свою любимую композицию: праздничный стол для футболистов. В кадр попали руки Мэла, в последний момент меняющего место для вилки, а над всей сценой нависла его тень.

– Ну, можно и так... Это ведь день моего рождения, так что, может, так и сделать?..

– Или лучше взять этот? – Джез указала на другой снимок, где Мэл виден был со спины, застывший, как индийский гуру, в позе для медитации.

– Нет-нет, – поспешно отозвался он. – Меня могут узнать.

– Мэл, – в голосе Джили зазвучали нотки протеста, характерные для финансового директора, – это уже тянет на девять страниц. Даже если мы возьмем бумагу подешевле, все равно выйдем за рамки сметы. Буклет обойдется нам в кругленькую сумму.

– Да о чем речь, Джили? Используем нашу обычную бумагу, как же иначе? С такими-то снимками и искать дешевую – это преступление! В конце концов, это наши законные затраты.

Джили что-то пробурчала, соглашаясь, и бросила быстрый взгляд на свой портрет с телефонной трубкой в руках. Уши у нее и правда отличные.

Спустя три недели редакторы журналов и рекламодатели по всем Соединенным Штатам и Европе с зачарованным восхищением рассматривали потрясающий именинный буклет Мэла Ботвиника. Такой вполне достоин стать коллекционной редкостью. Не каждый день им попадают в руки работы зрелых мастеров, со сложившимся стилем и в то же время на редкость оригинальные, не имеющие ничего общего с работами, уже известными их взорам ценителей. Кто бы ни был автор этих снимков, ему по силам то, что не могут другие. Работа Джез, свежая, как нарождающийся день, представляла мастера яркой индивидуальности, умеющего статичный портрет превратить в захватывающее повествование. Эта девушка с удивительной техникой съемки, внезапно оказавшаяся в центре внимания как новая звезда, была юна и прекрасна, если судить по небольшому цветному фотопортрету, сделанному Мэлом Ботвиником. Неясно тут было только одно: кто, черт возьми, эта Джез Килкуллен и откуда она взялась?

И все же был человек, который мог дать исчерпывающий ответ на эти вопросы. Фотоагент Фиби Милбэнк подписала контракт с Джез еще до того, как буклет был разослан.

Фиби Милбэнк представляла только Мэла Ботвиника и еще одного мастера, снимающего автомобили, – Пита ди Констанзу. Фиби подписала контракты только с ними, сознательно отказав остальным, хотя каждый месяц десятки будущих знаменитостей обивали порог ее двери, сжимая в руках папки с лучшими фотоснимками.

Она свято верила, что куда мудрее все свободное время посвятить двум выдающимся мастерам, которые вместе тянули на миллион долларов в год, а то и больше. В быстрые деньги Фиби не верила, но твердому и стабильному доходу цену хорошо знала. Она могла позволить себе не спешить, твердо взвесив ситуацию, взвинтить цену Мэлу и Питу и увеличить число их заказчиков, а после этого выбрать третьего и, возможно, последнего своего подопечного.

Джили позвонила ей, чтобы уточнить список адресатов перед рассылкой именинного буклета. Когда речь заходила об интересах ее клиентов, Фиби умела видеть на два метра под землей и мгновенно уловила в голосе Джили нечто такое, что заставило ее тотчас же примчаться в студию к Ботвинику, чтобы взглянуть на буклет еще до того, как он будет разослан. Увиденное ее потрясло, и Фиби, не тратя времени на расспросы о Джез, мгновенно завертелась вихрем, прекрасно понимая: едва буклет окажется у заказчиков, за Джез начнется настоящая охота, в стороне от которой не останется ни один представитель их бизнеса. К концу дня, заручившись благословением Мэла и его прочной рекомендацией, Джез дала согласие подписать с Фиби контракт.