Ты должна была знать - Джин Ханф Корелиц

– Пожалуйста, перекресток Восемьдесят первой улицы и Парк-авеню.

Водитель едва обернулся. Впрочем, из-за перегородки его все равно было толком не разглядеть. Между тем прикрепленный к этой самой перегородке видеоэкран начал показывать рекламу про гаражную распродажу в Парк-Слоуп. Целую минуту Грейс пыталась сообразить, как его отключить, однако попытки успехом не увенчались. Грейс с досадой зажала руками уши.

Гаражные распродажи! Грейс раздражало все и всё. Она готова была накинуться на кого угодно. На Восемьдесят шестой улице водитель остановился на светофоре и принялся барабанить пальцами по рулю. Грейс так до сих пор и не увидела его лицо – таксист не оглядывался и даже не смотрел в зеркало заднего вида. Грейс невольно вспомнился призрачный водитель из книги Элизабет Боуэн «Демон-любовник». В этой сцене испуганную героиню везли по укромным безлюдным улицам. Хорошо знакомая Парк-авеню вдруг стала казаться неизвестным, пугающим местом, где Грейс еще ни разу бывать не приходилось. Возникало чувство, будто, один раз проделав этот путь, назад не вернешься.

Между тем светофор переключился на зеленый. Расплатившись с таксистом наличными, Грейс вышла на углу, прошла по тихой улице то самое расстояние в полквартала, которое преодолевала бессчетное количество раз. Грейс велела себе не валять дурака – в конце концов, она жила здесь с рождения. Вот теперь уже высокие деревья, которые посадили здесь благодаря инициативе ее мамы. Вот пожарный гидрант, о который Грейс споткнулась, будучи шестилетней девочкой. Тогда она сломала локтевую кость в двух местах. А вот приемная кардиолога на первом этаже. Перед ней Грейс стояла, наблюдая, как Генри учится кататься на велосипеде. Сначала неуверенно раскачивался, а потом бодро, победоносно закрутил педалями.

Вита как-то назвала Восемьдесят первую улицу, находившуюся между Мэдисон и Парк-авеню, «конспиративной». Основанием для шутки послужило то, что здесь не было ни одного известного или по-особому примечательного здания. На Восемьдесят первой улице не находилось ни одной церкви, больницы или школы. На других боковых улочках Верхнего Ист-Сайда можно было увидеть таунхаусы, принадлежащие старым влиятельным семьям либо нуворишам. Однако на улице Грейс ничего подобного не было. На Восемьдесят первой стояли всего четыре многоквартирных дома. Три из них были построены из радующего глаз довоенного известняка, а один был возведен из белого кирпича после войны и, увы, красотой не отличался, зато, по крайней мере, не бросался в глаза. А между жилыми домами или на первых этажах расположились врачи. Тихое, уютное место для семей вроде той, к которой принадлежала Грейс. Хотя почему «принадлежала»? «Принадлежу», – твердо поправила паникующий внутренний голос Грейс.

Консьерж встретил ее в дверях и пропустил внутрь после дежурного пожелания доброго вечера. Проводил Грейс до лифта. Шагая мимо дивана и кресел в подъезде, Грейс отвела взгляд. Было трудно представить, что еще совсем недавно она была не знакома ни с О’Рурком, ни с Мендосой, не видела ни жирного, заросшего щетиной подбородка, ни россыпи красноватых родинок О’Рурка. Только вчера – вернее, позавчера, ведь было уже за полночь – Грейс говорила с ними в первый раз, и теперь каждое сказанное слово не шло из головы. Грейс попыталась отвлечься, но тщетно, и наконец сдалась.

Консьерж придержал для Грейс дверцу лифта, хотя она прекрасно могла сделать это сама. Когда Грейс поднялась к себе в квартиру, груз, вес которого она раньше ощущала не так сильно, вдруг навалился всей тяжестью. Неверными шагами она добралась до маленького кресла в коридоре и бессильно опустилась в него. И ощущала невыносимую тошноту. Она опустила голову между колен – то же самое она много раз советовала делать клиенткам, когда необходимо успокоиться и взять себя в руки. Но тошнота продолжала нарастать. Впрочем, в желудке у Грейс все равно было пусто. В последний раз она ела… Грейс попыталась припомнить когда и почти обрадовалась возможности разрешить конкретный вопрос, пусть даже такой незначительный. Да, с утра Грейс ничего не ела. С самого завтрака. Неудивительно, что сейчас ей стало нехорошо. Пожалуй, нужно срочно подкрепиться. У этого решения был и еще один плюс – тогда ее стошнит, и это не дающее покоя мерзкое ощущение отступит.

В квартире было темно. Грейс встала и включила свет. А потом, будто ничего особенного не случилось и она просто вернулась с работы или очередного собрания родительского комитета, прошла через столовую в кухню, открыла холодильник и заглянула внутрь. Продуктов на полках обнаружилось не много. Давно Грейс не заходила в магазин. Хотя нет, не так уж давно. Она ведь покупала бараньи отбивные и цветную капусту. Перед тем как пришли полицейские. Когда это было? Грейс обнаружила полупустые картонные упаковки молока и сока, приправы, открытую коробку английских маффинов, а также остатки эмпанадас, которые они с Генри принесли домой из кубинского ресторана, где ужинали в понедельник вечером. Это был вечер того дня, когда уехал Джонатан. Эмпанадас Грейс есть не хотелось. Сейчас она их почти ненавидела. В приступе гнева Грейс выбросила их в мусорное ведро. Ни бараньих отбивных, ни цветной капусты в холодильнике не оказалось. Оставался только сыр.

Сыр у них в доме был всегда. Этот продукт занимал львиную долю одной из полок. Вот лежат большие куски, завернутые в масляно поблескивающий целлофан. Этот сыр купил Джонатан. Вообще-то продукты ее муж по собственной инициативе не покупал – приходилось просить или вручать ему прямо в руки список. Но для сыра Джонатан делал исключение. Причем всегда брал огромные куски или даже целые круги, будто боялся, что в магазинах этот продукт вот-вот закончится. Причем интересовали Джонатана исключительно висконсинские или вермонтские сыры. Как-то раз у Грейс возникла идея – подарить мужу на Рождество годовую «подписку» на сыр. Целый год раз в месяц ему доставляли экзотические сорта ручной работы со всей Америки, из самых разных кулинарных диаспор. Джонатан послушно съедал все до единого и признавал их неоспоримые достоинства, но, как только «подписка» закончилась, сразу вернулся к своим любимым бледным, дешевым, ничем не примечательным сортам. В студенческие годы этот самый сыр служил основой питания Джонатана. Кроме того, в его мини-холодильнике хранились любимые напитки всех учащихся, сидящих над книгами ночи напролет, – например, кофе со льдом. Еще одной частью рациона были не слишком питательные японские бобы едамаме – в то время этот продукт был редкостью.

Комментируя свои пищевые предпочтения, Джонатан сказал Грейс: «Студенты-медики – существа примитивные». Вечно торопятся, трудятся сутками напролет, поэтому успевают удовлетворить только самые базовые потребности – например, переварить суточную дозу протеина или опустошить мочевой пузырь. Но самое главное – поспать.

Грейс никогда не любила сыр, и особенно ей не нравился чеддер. Однако обстоятельства были экстренные. Теперь примитивным существом стала она, подумала Грейс. Переварить суточную дозу протеина. Опустошить мочевой пузырь. Спасти сына. Спасти себя. Грейс отломила маленький кусок сыра и заставила себя съесть его. Тошнота тут же вернулась с новой силой.

Грейс снова открыла дверцу, за которой скрывалось мусорное ведро, обеими руками схватила чеддер и швырнула туда. А потом ее вырвало в раковину. Впрочем, ничего страшного – в чеддере все равно нет протеина. Или есть?.. Грейс была не уверена. Бессильно склонившись над раковиной, она вдруг рассмеялась вслух. Где-то в этой темной, пустой квартире скрывались секреты, о которых Грейс даже не подозревала.