Эльфийский Петербург - Алексис Опсокополос

девять утра. Мы тут же поспешили во флигель. В этот раз Романов не делал никакой разминки. Он просто сидел на стуле и выглядел полностью вымотанным. Мне показалось, что я ещё никогда не видел настолько уставших людей: либо магия крови сама по себе требовала больших энергетических затрат, либо Александр Петрович взялся за очень уж сложную и трудную процедуру.

На Дроздова я даже побоялся сразу смотреть, ожидая увидеть совсем уж измученного эльфа. Но всё же пересилил себя и взглянул — к моему удивлению, адвокат пребывал в том же виде, что и в прошлый раз, разве что руны на его теле стали практически чёрными, а глаза ещё сильнее вылезли из орбит.

— Получилось что-нибудь? — сразу же с порога спросила бабушка.

— Да, процесс пошёл, — ответил кесарь. — Много уже отсмотрел. К сожалению, перемотки, как в медиаплейрере, у него в голове нет. Есть возможность прыжков, но я пока не умею аккуратно прыгать. Каждый раз гадаю: день прошёл или час. Но всё приходит с опытом. Я прямо вижу, как у меня получается с каждым часом всё лучше и лучше. И я однозначно рано или поздно найду нужную нам информацию.

— Лишь бы Дроздов дожил до этого момента, — заметила бабушка, осматривая адвоката.

— Здесь не переживайте, — попытался успокоить нас Александр Петрович. — Если я увижу, что ему совсем плохо, всё брошу и начну восстанавливать ему силы. Он нам нужен живым не только сегодня, но и позже в качестве свидетеля.

— А с ума он не может сойти? — осторожно спросил я.

— А вот это вообще не проблема, — совершенно спокойно ответил кесарь. — Нам главное, чтобы он был живым.

— Всё равно не хотелось бы, — сказал я. — Ему и так столько всего сейчас приходится переносить.

На это Романов лишь развёл руками, улыбнулся и сказал:

— Он уже привыкший к трудностям, я видел, как вы его сюда притащили. И даже прочувствовал, какие эмоции он при этом испытал.

Похоже, это был намёк, что если уж кому и жалеть Дроздова, то точно не мне. Я намёк понял и замолчал.

— Что дальше будете делать? — спросила бабушка.

— Мне надо немного отдохнуть, часа два-три, да и Дроздову отдых не помешает, переведу его в состояние обычного сна, пусть естественным путём немного восстановит силы, — ответил Романов. — А потом продолжим. Полагаю, у нас уже утро наступило?

— Десятый час.

— Вы можете распорядиться, чтобы сюда принесли ещё одну кушетку? — спросил кесарь. — Не хочу оставлять его одного в таком состоянии.

— Не стоит за него переживать. Вы можете выспаться в нормальной кровати в гостевых апартаментах, — сказала бабушка. — Возле Дроздова я оставлю дежурить помощника, который в случае чего сразу же побежит за Вами.

— Тоже вариант, — согласился Романов.

— Ещё я могу отправить к Вам лекаря, который полностью восстановит Вам силы, — предложила бабушка.

— Благодарю, — ответил кесарь. — Но лекарь мне не нужен. Два часа сна и пара заклятий на восстановление, и я буду как новенький. А вот от чашки чая, как проснусь, не откажусь.

— Вам накроют завтрак в течение пяти минут после того, как Вы проснётесь.

— Вот это я называю: идеальные условия для работы! — сказал Александр Петрович и улыбнулся.

Так как Ристо пробыл с Романовым всю ночь, на дневное дежурство возле Дроздова княгиня Белозерская решила поставить Тойво. Когда он пришёл и устроился на стуле возле адвоката, мы с бабушкой, Ристо и кесарем покинули комнату. Все разошлись спать.

Проснулся я от стука в дверь. Встал, накинул халат, подошёл к двери, отворил её и увидел на пороге Айникки.

— Прошу прощения, Ваше Сиятельство, что прервала Ваш сон, — с чувством вины в голосе и сожалением в глазах произнесла девушка. — Её Светлость просит Вас выйти к ужину в девятнадцать часов.

— А обедать не будем, что ли? — с искренним удивлением спросил я, на что Айникки хихикнула, решив, что это я так пошутил. — Хорошо, я всё понял, к семи подойду.

Я закрыл дверь, вернулся на середину комнаты и посмотрел на часы — они показывали половину седьмого. Сразу же стала понятна реакция Айникки на мои слова про обед. Но вот как я так долго умудрился проспать — этого я понять не мог. Но времени разбираться в этом не было, до ужина оставалось всего полчаса. Я быстро заскочил в душ, оделся поприличнее и отправился в обеденный зал.

Пришёл я раньше бабушки и успел занять своё место за столом, а вот княгиня Белозерская не успела — одновременно с ней прибежал Тойво и сообщил, что Александр Петрович закончил работать. Разумеется, нам с бабушкой сразу же стало не до ужина, и мы отправились во флигель.

Когда мы вошли в комнату, Романов держал руки над головой Дроздова и начитывал какое-то заклинание. Я сразу же заметил, что у адвоката на теле уже не было рун, а рот и глаза были закрыты. Кожа на всём теле ещё была розовая, но это было не сравнить с тем, что я видел ночью.

— Спит, — пояснил Романов. — Ну а я потихоньку привожу его в порядок, восстанавливаю силы и снимаю боль.

— Вам самому бы кто силы восстановил, — заметила бабушка, и я не мог с ней не согласиться, выглядел Романов очень нехорошо. — Оставьте Дроздова, им Тойво займётся.

— За меня не переживайте, со мной всё нормально, — ответил Александр Петрович, заканчивая манипуляции над головой адвоката. — В любом случае, моё самочувствие — такая мелочь на фоне той информации, что я получил из памяти Дроздова.

Слова кесаря мне не понравились, причём сильно. И не понравились они не только мне.

— Что Вы узнали? — тут же спросила бабушка.

— Это отец? — не удержался я от вопроса, который волновал меня больше всего.

— Нет, это не Николай Константинович, — ответил кесарь.

— Ну уже хорошо, — заметила бабушка. — Так кто же это?

— Я не уверен, что это сильно лучше, — сказал Романов, вздохнул и добавил: — Это Каменский.

— Вот это номер! — произнесла бабушка с нескрываемым удивлением, видимо, она даже и не думала о таком развитии событий.

— Соглашусь с Вами, Екатерина Александровна, — сказал кесарь. — Только этого нам ещё не хватало.

— Вы точно в этом уверены? — спросила бабушка.

— Точнее некуда, — ответил Александр Петрович. — Я смог найти нужный мне день. Всё произошло именно так, как я и предполагал: Дроздов приехал утром к Константину Романовичу, поговорил с ним и получил от него пять писем. Одно было предназначено ему. В нём Константин Романович просил как можно быстрее отдать ещё три письма товарищам по ордену и одно графу Каменскому и никому об этом не говорить.