Эльфийский Петербург - Алексис Опсокополос

Дроздов то успокаивался, то кричал совсем уж громко. Затем Романов подошёл к столу, достал из чемоданчика ещё один шприц и набрал в него кровь. Четвёртую инъекцию кесарь сделал себе. Судя по тому, как он скривился в процессе, ему тоже было очень больно.

После этого Романов достал из чемоданчика скальпель, поставил один стул поближе к кушетке, сел на него, взял левую ладонь Дроздова и сделал глубокий разрез на её внутренней поверхности — кровь обильно потекла на кушетку. Кесарь, не теряя времени, точно так же разрезал и свою левую ладонь и прижал её к ладони адвоката: рана к ране. Затем Александр Петрович закрыл глаза и принялся начитывать очередное заклинание. Он говорил очень тихо, я даже не смог разобрать, на каком языке.

Мы с бабушкой наблюдали за происходящим с большим интересом — всё же не каждый день удаётся увидеть за работой сильного мага крови. Но совсем скоро наблюдать стало неинтересно: ещё минут десять кесарь начитывал заклинания, но потом перестал; вскоре после этого прекратил вскрикивать Дроздов, разве что иногда постанывал. Так они и сидели, молча, сцепивши руки, точнее, сидел на стуле кесарь, а адвокат лежал на кушетке; вытекшая из порезанных ладоней кровь начала запекаться на их запястьях и предплечьях.

Примерно через полчаса бабушка негромко произнесла:

— Похоже, это надолго, не вижу смысла здесь больше находиться.

Я кивнул, соглашаясь с этим выводом.

— Ты пока ещё посиди, — сказала бабушка. — Мало ли что, вдруг Романову помощь понадобится, а пойду и найду Ристо, чтобы он тебя сменил. Жду тебя через полчаса на ужин.

Бабушка осторожно встала со стула и ушла, а я продолжил наблюдать за работой мага крови. Минут через пятнадцать пришёл Ристо и сменил меня. Времени до ужина оставалось не так уж и много, куда-то заходить смысла не было, поэтому я сразу из флигеля отправился в обеденный зал.

После ужина бабушка неожиданно спросила, не хочу ли я узнать кое-что об истории нашего рода. Конечно же, я хотел, и мы отправились в её кабинет, где под треск камина княгиня Белозерская принялась рассказывать мне о моих предках.

Слушать бабушку было безумно интересно, она оказалась замечательной рассказчицей, а истории, которые она выбрала для меня, были одна необычнее другой. Разумеется, я так увлёкся бабушкиными рассказами, что ни разу не взглянул на часы и не заметил, как пролетело время. Когда пришёл Ристо и сообщил, что Александр Петрович сделал перерыв, на часах было десять минут третьего.

Мы с бабушкой сразу же отправились во флигель. Когда мы вошли в комнату, в которой работал кесарь, он прохаживался от одной стены к другой и разминал руки и плечи.

— Затекло всё, — пояснил Романов.

— Может, восстановить Вам силы? — предложила бабушка.

— Благодарю, но не стоит, — отказался Александр Петрович. — Мне не так плохо, как я выгляжу.

А выглядел кесарь, действительно, неважно: его кожа приобрела серый оттенок, а глаза словно потухли, стали какими-то бесцветными. Да и слова он произносил, как будто с трудом, тяжело дыша. Эти несколько часов его сильно вымотали.

Но если Романов просто неважно выглядел, то на Дроздова было невозможно смотреть без слёз. При взгляде на бедного адвоката возникало ощущение, будто над ним несколько суток ставили опыты какие-то садисты-сектанты: всё его покрасневшее тело было покрыто рунами, голова неестественно запрокинута назад, рот открыт, безумные остекленевшие глаза вылезли из орбит, и ещё, казалось, что он не дышит. И к этому стоило прибавить порезанную ладонь и руку по локоть в крови.

— Он живой? — спросила бабушка, указав на Дроздова.

— Да, — ответил кесарь. — По крайней мере, две минуты назад был живым.

— А до утра он доживёт?

— Должен. Я очень на это надеюсь, потому что мы с ним пока ещё не закончили.

— А его нельзя подлечить? — поинтересовался я.

— Лучше ничего не трогать, — ответил Романов. — Сейчас я попью водички, отдохну ещё минут пять да продолжу.

— Может, Вы хотите есть? — спросила бабушка. — Вам бы не помешало подкрепиться.

— Благодарю, — ответил кесарь. — Но думаю, что ужин я сегодня пропущу.

— Вы его уже пропустили, — заметила бабушка.

— А который сейчас час? — удивился Романов.

— Начало третьего.

— То-то я себя так неважно чувствую, — сказал Романов будто сам себе, а потом уже целенаправленно обратился к бабушке: — Вы правы, Екатерина Александровна, подкрепиться не помешает. Но вот только время терять жалко. Я могу Вас попросить, распорядиться, чтобы мне доставили с кухни пять-шесть сырых яиц и воды литра два-три.

Бабушка даже не успела толком посмотреть на Ристо, как тот уже выскочил из комнаты.

— Вы нам что-нибудь расскажете, Александр Петрович? — спросила бабушка. — Что-нибудь удалось увидеть?

— Пока ничего, — ответил Романов.

— Ничего интересного или вообще ничего? — уточнила бабушка.

— Вообще ничего, но я вроде понял, как это работает, разведал тропинку к хранилищу его воспоминаний. Сейчас с новыми силами пойду по этой тропинке. Признаюсь, я думал, что будет легче.

Минут через десять с кухни прибежала прислуга с десятком яиц и упаковкой из шести литровых бутылок воды, и вернулся Ристо. Романов залпом осушил одну бутылку, затем выпил шесть сырых яиц, улыбнулся и сказал:

— Ну вот теперь можно и продолжить!

Не обращая на нас внимания, кесарь сел на стул возле Дроздова, сделал у себя и у адвоката новые надрезы на левых ладонях, скрепил руки, закрыл глаза и принялся начитывать заклятия; Дроздов стона застонал и задёргался. Бабушка молча мне кивнула, приглашая на выход. Мы покинули комнату, а Ристо опять остался с кесарем.

Мы с бабушкой вернулись в кабинет. Спать никому не хотелось, мы решили дождаться результатов работы Романова за беседой. Прислуга принесла нам ароматного травяного чая, я подкинул в камин новых дров, и княгиня Белозерская снова погрузилась в воспоминания. Она рассказывала и рассказывала: про своего сына, про его сыновей, в основном про деда Константина, кое-что про моего отца, а я слушал разинув рот и думал, что даже если кесарь не сможет ничего добиться от адвоката, эту ночь всё равно можно будет считать одной из самых важных за последнее время.

Я узнал очень много разной информации о своих предках, и отметил, что бабушка Катя, рассказывая о каждом из них, говорила словно с неким сожалением — казалось, будто все они не оправдали каких-то её ожиданий. Она не говорила об этом открыто, но я это чувствовал. И понимал, что этот разговор бабушка затеяла не просто так — она словно намекала, что очень не хочет, чтобы я тоже её разочаровал.

Второй раз Ристо пришёл за нами уже почти в