Последняя сказка цветочной невесты - Рошани Чокши

сюда не приходила. Несколько раз, когда мы были маленькими, я умоляла её остаться со мной, чтобы мне не приходилось быть одной в доме Юпитера, но она отказывалась. «Не могу, просто не могу», – настаивала она, качая блестящими волосами. А через некоторое время я перестала просить. Я даже забыла об этом, пока не увидела её здесь, стоящей передо мной. Я никогда не хотела быть здесь, так зачем ей это? Но потом я увидела выражение её лица, и меня захлестнул гнев – безупречный и резкий, как молния.

Когда она шагнула внутрь, дешёвые лампочки высветили изгиб её губ и морщинку меж бровей. Обнажили её разочарование.

Индиго нравилось представлять себе, что я живу в каменной усадьбе с наклонными стенами, с одиноким камином и постелью из золы. Хотела, чтобы Юпитер был великаном-людоедом, а моя мать – стройной, хрупкой и прозрачной. Она хотела сказку, а правда всё испортила.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я суровее, чем собиралась.

Индиго посмотрела на меня в смятении. Разгладила шифоновое платье и серебристую норковую шубку, смущённо заправила волосы за ухо. Возможно, в Доме она бы смотрелась прелестно, интригующе. Здесь же она выглядела нелепо.

Какую бы ярость я ни ощущала, та быстро свернулась. В её глазах было разочарование, но была там и тоска. По мне.

– Я, мм… подумала, что мы могли бы вместе пойти домой и отпраздновать всё то новое, что ждёт впереди.

Она подняла бутылку шампанского и два бокала. Шампанское уже было открыто, и даже оттуда, где я стояла, я ощутила аромат: нектарины и камень, омытый дождём.

– Но мы же не пьём?

– Это же особый случай, глупенькая, – усмехнулась Индиго. – Мы пересекаем порог. Скоро ты будешь того же возраста, что и Сьюзен Изгнанница. – Эта последняя фраза была колючей. Она подмигнула. – Шучу.

Индиго налила немного шампанского в свой бокал, потом в мой. В последний раз, когда мы вместе напились, я помнила, что она стояла на крыше башни, её плечи дрожали и она кричала на силуэт, окутанный в дым и лунный свет. Я посмотрела на неё, она ухмыльнулась, и эта ухмылка развеяла мои сомнения.

Когда я сморгнула, то увидела карты-мечты, разложенные передо мной, – наши соединённые ладони, наши жизни, пускающие корни, всегда связанные. Увидела, как мы с мамой выбираем новый ковёр. Увидела, как подрагивают ветви ив, и услышала вздох Иного Мира. Мы чокнулись, и я залпом осушила свой бокал.

Я помнила, как смотрела на Индиго сквозь призму бокала шампанского. Она не пила. Медлила. И её лицо искажалось сквозь хрусталь, словно крик, рождённый в человеческой форме. Белый осадок пленил пузырьки, и Индиго прошептала:

– Я же говорила, я всегда буду беречь тебя.

Что случилось после – я уже не помнила.

Глава тридцатая

Жених

Я двигался к некоему завершению. Оно тихо пело во мне подобно тому, как закат подводил яркую алую черту в конце дня, завершая его. Я нашёл дорогу в Иной Мир в темноте, держа в руке фонарь. В другой руке гудел и трепетал крыльями ржавый ключ-скворец.

Я спустился по каменным ступеням, прошёл мимо лип по тропе, заросшей плющом и рододендронами, пока не оказался у ручья, впадавшего в воды поблизости. На противоположном берегу виднелась высокая каменная стена. Я посветил фонариком на камни, и свет выхватил узорные ворота. В центре располагался замок, похожий на птичью клетку.

Ручей оказался узким, но на удивление глубоким. Когда я выбрался на другой стороне, брюки у меня вымокли насквозь. Зажав фонарик в зубах, я сунул ключ в запертые врата. Свет отразился в драгоценном глазе скворца. Камни покрывали грязь и пыль. Мне хотелось рассмотреть получше, но в тот миг врата распахнулись, и меня затянуло в абсолютно другой мир.

Я всегда думал, что Иной Мир жаждал оставаться сокрытым, что лишь изобретательность или невинность заставляют его двери распахнуться. Если врата распахивались так легко, то, что ждало тебя на противоположной стороне, заманило тебя не для удовольствия, а для того, чтобы сожрать.

Иной Мир Индиго и Лазури не был чем-то подобным. Это было одинокое место, одержимое собственной пустотой. Когда я прошёл сквозь ворота, земля жалостливо шевельнулась, пробуждаясь – так забытое животное, уже лишившееся надежды, может инстинктивно приподнять голову на звук приближающихся шагов. Возможно, когда-то очень давно Иной Мир и был способен пожирать – как домик ведьмы, сокрытый в глубокой тёмной чаще. Когда-то у него были пряничные стены и окна из леденцов, а в глубине тяжело дышала краснобрюхая печь и искусно была спрятана за занавесями клетка для детей. Но ведьма давным-давно покинула дом, и тот потерял аппетит. Теперь он искал кого-то, кто просто может зажечь очаг и петь в его стенах.

Здесь рос огромный дуб, а рядом с его стволом примостился стол, накрытый брезентом. В центре высилась каменная башенка, покрытая плющом и дикими розами. В стороне спиралью уходила раскрошившаяся лестница, ступени которой исчезали в воздухе. За ней был ряд мёртвых деревьев. Я различал в воздухе призрак аромата яблоневого цвета. Одинокий ветер шептал в ветвях, и Иной Мир испустил тихий вздох разочарования.

Не меня он ждал. Не меня желал.

Я направил фонарик вниз. Возможно, когда-то за этой землёй ухаживали, но со временем она превратилась в пустошь. Проходя, я по щиколотку увязал в мёртвой листве.

То тут, то там лучик света выхватывал воспоминания – пожелтевшую ленточку, пузырёк с блёстками, истлевшие атласные туфельки. Я приближался к башне.

На земле лежала пара посохов, увитых пластиковым плющом, а место их соединения было отмечено железным колом, так что они сохранили свою форму. Крест отмечал некую точку – как сокровище на карте.

Позвоночником я ощутил покалывание. Направил фонарик к концу посоха и проследил по прямой, ведущей к чёрному брезенту, покрывавшему ствол. Ветер колыхал ткань, и луч отскочил от угла из стекла и металла. Это оказался не стол, а какая-то стеклянная коробка.

Я подошёл ещё ближе; мои глаза медленно привыкали к вспышкам фонарика, отражавшимся в стекле. Когда я сморгнул, мне показалось, внутри я заметил что-то серое, покрытое пятнами. По форме оно было нечётким, округлённым, словно там в ловушке оказался какой-то несчастный кролик.

Ветер приподнял край брезента, потянул – словно зубы обнажились в улыбке. Мой фонарик высветил содержимое ящика.

Вот только это оказался не стеклянный ящик. Это был гроб.

А внутри покоилось тело.

Глава тридцать первая

Лазурь

Когда мы с Индиго были маленькими, то мечтали