Владыка мира - Алекс Ратерфорд

Салим отвернулся, чувствуя, что его отец все же отверг его. Если он получил некое божественное откровение, почему не поделился с ним? Думает, что ему нельзя доверять? Оглядываясь назад, юноша смотрел на этого человека, который только что, как ему казалось, был при смерти, а сейчас шептался с Абуль Фазлом, и понял, что от всей его тревоги не осталось ничего, кроме негодования. Салим был рассержен на себя, но еще более – на Акбара.

– Я призвал вас сюда, в большую мечеть в Фахтепур-Сикри, чтобы сделать важное заявление.

Облаченный в золотую парчу и тюрбан, на котором покачивались три пера белой цапли, скрепленные рубиновым зажимом, Акбар внимательно оглядывал собравшихся мулл, придворных и военачальников. Салим, стоявший среди них, посмотрел в сторону небольшой женской галереи, скрытой от всеобщих глаз резным щитом-джали, за которым, как он знал, смотрели и слушали Хамида и Гульбадан. Представляли ли они, о чем собирался говорить Акбар? Салим этого не знал. В течение прошлых трех дней, когда падишах возвратился из своей охотничьей экспедиции, при дворе так и бурлили слухи. Повелитель закрылся в своих покоях и виделся только с Абуль Фазлом и всего два раза принимал шейха Мубарака. Кое-кто даже утверждал, что Акбар собирается объявить себя христианином.

– Несколько дней назад Всевышний ниспослал мне свою бесконечную благость; Он говорил со мной и явил мне откровение. Он сказал, что выбрал меня по той причине, что я, как и другие пророки до меня, не умею читать и поэтому мой ум остается открытым, чтобы слышать его голос во всей его силе и чистоте. Он сказал мне, что истинный правитель не должен оставлять отправление богослужения другим, но обязан возлагать эту большую ответственность на свои собственные плечи. Сегодня пятница, молитвенный день. Прежде я попросил бы одного из наших ученых мулл встать на кафедру проповедника, чтобы наставить нас во служении и прочитать хутбу. Но поскольку Всевышний выбрал меня, именно я должен исполнить эту обязанность перед всеми вами.

Раздались удивленные вздохи, а Акбар повернулся и поднялся по крутой резной палисандровой лестнице, ведущей к мраморной кафедре проповедника. Он начал говорить низко и громогласно, возвысив голос в конце, на заключительных словах:

– Да будет благословен повелитель! Аллах акбар!

Салим вздрогнул от удивления. «Аллах акбар» подразумевало «Всевышний велик», но слова его отца могли также означать и «Акбар есть Всевышний». Его отец требовал своего рода обожествления? Кругом него раздавался гул удивленных возгласов. Но взглянув вверх, он увидел, что отец спокойно наблюдает за впечатлением, которое произвели выкрикнутые им двусмысленные слова. Он поднял руки, прося тишины, которая последовала немедленно.

– Я приказал своему досточтимому доверенному советнику в духовных делах, шейху Мубараку, составить документ, который непременно подпишет каждый мулла в моей империи. Согласно этому документу, в любых толкованиях вопросов веры последнее слово остается за мной, а не за ними.

Салим видел, как шейх Ахмад и другие уламы потрясенно переглядывались, когда до них в полной мере дошли слова падишаха, – он ставит себя выше в понимании Всевышнего, чем кто-либо из мулл. Точно так же, как тот король Англии, Акбар требовал признать себя не только главой государства, но и главой религии в своей империи. Акбар слегка улыбнулся, и Салим снова ощутил трепет перед отцом, чувствуя, как с каждым днем понимает его немного больше.

– Повелитель, иезуит преподобный Антонио Монсеррат просит срочно увидеть тебя.

Акбар поднял глаза от рисунка нового павильона, выполненного Тухин Дасом, который они разглядывали вместе с Абуль Фазлом, и Салим видел, что на лице отца отразилось недовольство. При дворе поговаривали, что иезуиты вели себя все самонадеяннее и высокомернее. Какие бы свободы ни предоставлял им Акбар – от крестных ходов на улицах Фахтепур-Сикри с гигантскими деревянными крестами и свечами на дни их святых до возведения часовен и позволения настойчиво искать новообращенных, – ничто, казалось, не могло их удовлетворить. Они даже подали прошение, чтобы Акбар назначил преподобного Антонио одним из наставников своего сына Мурада, и тот из любезности согласился.

– Что ему нужно?

– Он не сказал, повелитель; говорит только, что вопрос не терпит отлагательства.

– Очень хорошо. Я приму его здесь, в своих покоях.

Как и всегда, Салим был удивлен терпением своего отца. Ни один из его подданных, даже более влиятельных, не смел бы докучать падишаху так часто. Юноша ждал, не выгонит ли отец его, Салима, и был рад, когда Акбар приказал ему остаться.

Иезуита проводили внутрь, он быстро поклонился и, не давая Акбару вставить и слова, начал говорить с большой горячностью:

– Повелитель, сегодня я слышал кое-что, во что мне трудно поверить. Мулла шейх Мубарак говорит, что ты намереваешься основать новую религию.

– То, что ты услышал, – правда. На следующей пятничной молитве я объявлю своим подданным о введении в своей империи дин-и иллахи – «Божественной Веры».

– Это же богохульство! – Отец Антонио вытаращил свои и без того выпуклые глаза, словно они сейчас выскочат вон.

– Полегче, иезуит. У меня при дворе ты встречал лишь терпимость и снисходительность. И что ты проповедовал взамен, если не ограниченную нетерпимость? Ничего из того, что ты говорил, не убедило меня, что в твоей католической церкви есть нечто особенное, за что ее стоит выбрать. Но на самом деле ни одна религия, как мне кажется, не способна затмить остальные в смысле правды или божественности – даже моя собственная мусульманская вера. Именно поэтому я решил взять лучшее из индуизма, джайнизма, буддизма, христианства и ислама – и соединить в новом вероисповедании.

– И где место Всевышнего в этом твоем объединении – по правую руку от тебя? Может, ты даже на это расщедришься? – Отец Антонио почти задыхался от негодования.

– Я сам – центр дин-и иллахи, как избранный наместник Всевышнего, его тень на земле. – Акбар отвечал спокойно, но глаза его вспыхнули. – Вытеснять Всевышнего я не намерен, это и в самом деле было бы богохульством.

– Если ты упорствуешь в этом безумном заблуждении, я и мои друзья будем вынуждены покинуть твой дворец… Сожалею, что больше не смогу быть наставником принцу Мураду.

– Уходи, если такова твоя воля. Такая ограниченность огорчает меня… Я начинаю сомневаться в том, что желаю оказывать поддержку в своей империи людям такого рода. Не досаждай мне более, если хочешь, чтобы твои европейские соотечественники сохранили свои торговые отношения.

– Ты отклонил свет, и ты ответишь за это перед тем, чье величие для тебя непостижимо, – ядовито заключил отец Антонио. Затем он коротко поклонился, повернулся и быстро вышел через открытые двойные двери мимо зеленых тюрбанов стражников Акбара.

Салим увидел, как отец и Абуль Фазл переглянулись с удивленной улыбкой. Они, очевидно, ожидали подобного ответа проповедника. Его самого снедали вопросы, и на этот раз ему не пришлось собираться с духом, чтобы высказать их.