Владыка мира - Алекс Ратерфорд

– Почему ты создал эту религию, отец? Разве это не возмутит уламов? – спросил он.

Ему ответил Абуль Фазл:

– И пусть возмущаются. Все идет свои чередом. Повелитель уже, безусловно, глава мусульманской общины в своей империи, но его подданные исповедуют многие религии. Создавая новую веру, дин-и иллахи, которая будет открыта для всех и не призывает никого отказываться от его нынешней веры, повелитель будет принят всем своим народом как один из них – их законный суверен – и больше не будет считаться, как его дед и отец, чужеземным захватчиком. Главное место в обрядах будет занимать солнце как божественный символ. Дин-и иллахи вберет в себя индуистские постулаты перевоплощения и объединение с божественным началом как окончательную цель последователя. Прежде всего, новая вера будет исповедовать доброту, сострадание, терпимость и уважение ко всему живому. При этом она поможет людям искать духовную истину, но также защитит династию Моголов.

C радостью оставив Абуль Фазла отвечать на вопрос Салима, Акбар уже возвратился к рисунку Тухин Даса и не заметил, как сын немного помрачнел, когда слушал объяснения. Салиму это казалось слишком серьезным шагом. Ведь новая «Божественная Вера» могла и отчуждать людей с такой же легкостью, как и примирять с правителями-моголами?..

– Повелитель, имперский почтовый наездник, прибывший в Фатехпур-Сикри, принес весть о том, что вдову деревенского старосты готовятся заживо сжечь на его похоронном костре на закате. Ты просил немедленно сообщать обо всех таких случаях.

– Где это происходит?

– В деревне в десяти милях к северу отсюда.

– Я своими распоряжениями давал ясно понять, что не буду терпеть этот варварский обычай – сати… Как смеют они бросать мне вызов? Я поеду туда сам. Немедленно запряги мою лошадь и снаряди отряд моих стражников, они поедут со мной.

Салим редко видел, чтобы отец был так явно разгневан. Не дожидаясь, пока слуги придут на подмогу, он уже снимал с себя шелковую рубаху, чтобы облачиться в дорожную одежду.

– Едем со мной, Салим. Тебе будет полезно взглянуть. Я даю своим индуистским подданным полную свободу справлять любые свои обряды, кроме этого. Тебе, конечно, известно, что такое сати, ведь так? Этих женщин называют «пылающий факел любви и единения», но они – просто жертвы, которых их родственники часто принуждают умереть вслед за мужьями в силу какого-то искаженного восприятия семейной чести. – Акбар смотрел сурово. – Хвала Всевышнему за то, что в нашем народе никогда ничего подобного не происходило. Для моголов самый благородный исход для человека – пасть на поле битвы; кто из нас в глубине души не предпочел бы выбрать смерть в бою, а не бесславный конец в собственной постели? Но кто из нас хотел бы подобной чести для наших женщин – чтобы они убили себя, потому что нас самих больше нет? Ты не согласен, Салим?

Слуги Акбара начали облачать его в рубаху и шаровары, обвязывая его мощный торс зеленым поясом из парчи. Салим ни за что не признается отцу, что эти рассказы о жертвах сати и отталкивали, и завораживали его. Смерть, бывало, случалась так неожиданно… Его друг одного с ним возраста недавно заразился сыпным тифом, и через два дня его не стало. Смерть постичь трудно, особенно когда ты молод. Возможно, именно этим и объясняется ее скорбное очарование. Салим не мог ничего с собой поделать и всегда слушал с виноватым любопытством описания того, как вопли женщин доносятся из треска горящего костра, – и даже того, как жертвы отчаянно пытались бежать, когда их одежда и волосы уже занялись огнем, но родственники их мужей оттаскивали их назад.

– Быстрее, Салим. Чем раньше мы доберемся, тем скорее остановим это преступление.

Салим выезжал из Фахтепур-Сикри верхом на лошади рядом с отцом; позади них ехали стражники в зеленых одеждах, а впереди – четыре герольда с серебряными трубами, расчищавшие им путь. Юноша был очень горд тем, что отец именно его выбрал для этой поездки, и внутри него все сладко сжималось от острого предвкушения приключений, которые ждали его впереди.

Стоял жаркий день в конце марта, и копыта лошадей вздымали от твердой спекшейся земли клубы пыли. Глядя в ясное глубоко-синее небо, Салим видел, что солнце еще высоко стоит над горизонтом. Если похороны будут на закате, то у них еще есть время. Но Акбар продолжал гнать лошадей с прежней силой. Его гнедой жеребец под расшитым золотом седлом был в пене, и Салим видел, что шкуру его собственной кобылы также заливает пот. Это было почти как отправиться в бой – где ему доводилось бывать пока лишь в мечтах.

Сейчас они поднимались вверх по тропе вдоль выжженной земли цвета темного золота. Впереди она сужалась, прокладывая извилистый путь к верху крутого холма с плоской вершиной, на котором Салим разглядел россыпь мелких хижин. Оттуда же вздымалась струя бурого дыма, почти вертикально уходившая в небо. Юноша слышал, как Акбар закричал:

– Кто-то предупредил их о том, что мы приедем, и они разожгли костер! Они за это заплатят!

Глядя на него, Салим видел, как отец в гневе и отчаянии сжал челюсти. Когда их лошади с фырканьем направились к вершине холма, Акбар кричал своим воинам:

– Быстрее! Нельзя упускать ни секунды!

Добравшись до вершины, Салим увидел большое плато. Слева стояли глинобитные хижины, окружая колодец; справа находился дом побольше, также небольшой, но обнесенный низкой стеной – вероятно, здесь жил староста. Не было видно никого, кроме двух маленьких детей, которые крепко спали на кровати-чарпой в тени кроны дерева ниим, и лежащего возле них щенка, который без особого интереса разглядывал появившихся людей сквозь полуприкрытые веки. Но впереди, на расстоянии триста или четыреста ярдов, Салим сквозь ветви колючего кустарника разглядел толпу людей в бурых одеждах. Рядом с ними и вздымался столб дыма, который отсюда стал еще толще и темнее, с языками оранжевого пламени.

– Вперед! – громко закричал Акбар, резко пришпорив жеребца.

Еще миг, и они прорвались сквозь кустарник к открытому месту, где высокая куча хвороста по краям уже полностью была охвачена пламенем. Поверх костра лежало еще не успевшее заняться пламенем тело, обернутое в тонкую белую ткань. Двое мужчин наклонились вперед с флягой чего-то похожего на растительное масло или топленое масло гхи. Они поливали ею труп, и тягучая желтая жидкость, описывая в воздухе дугу, шипела в огне. В этот момент саван загорелся, и Салим почувствовал сладкое зловоние начинающей тлеть плоти. Подъехав верхом на лошади к костру, Акбар остановился. Эти люди были так охвачены своим действом, что не сразу его заметили.

– Окружите костер, – крикнул падишах своим стражникам. Проехав прямо в гущу людей, он сурово спросил: – Кто здесь главный?

Акбар говорил на хинди, местном языке, так же бегло, как и на родном персидском.

– Я, – ответил один из мужчин, которые лили масло. – Мы сжигаем тело моего отца, который был старостой этой деревни. Я – его старший сын, Санджив.

– Ты знаешь, кто я?

– Нет, господин. – Санджив покачал головой.