Спецназ обиды не прощает - Евгений Костюченко

— Это что? Патрон? Ну и что? Обычный патрон.

— Это не обычный патрон, — веско произнес Вадим. — Это бронебойный. Таким патроном можно из трубы дуршлаг сделать.

— Что ты несешь? Из какой трубы?

— А вот из этой, под которой вы стоите. А там хлор. Одна очередь, и вы умрете в страшных мучениях. Так что давайте как-то обойдемся без резких движений. Покажите мне нашего человека, а то у моего пулеметчика уже палец сводит.

Он поднял руку над головой.

— Что за детский сад, Митя, — раздраженно сказал Азимов и выключил свой фонарик, и все остальные фонари погасли тоже.

— Подсветка не нужна. — Вадим продолжал держать руку над головой. — Так даже лучше. У нас отличный ночной прицел. Прокурор здесь?

— Давайте сюда прокурора, — скомандовал Азимов. — Я думал, имею дело с серьезными людьми, а оказались какие-то просто бандиты, беспредельщики. Смотри, мы все безоружные, мы к тебе с уважением, а ты нас под пулеметом держишь. Ну что ты руку поднял, опусти уже.

— Если я опущу, вам же хуже будет, — сказал Панин, глядя на изможденного человека, которого подводили к нему из темноты. — Ярослав Ильич, как вы себя чувствуете? Все нормально, сейчас мы вас заберем отсюда.

— Хорошо, хорошо, у меня все хорошо, — устало зачастил заложник.

— Минуточку, молодой человек! — сказал Азимов. — Вы нас проверили, теперь мы вас проверим. Откуда я знаю, что вы привезли то, что нам надо?

— Все правильно, — кивнул Вадим. — Кто идет со мной?

— Абдулгафар, — позвал Азимов, и из темноты показался низкорослый бородач. — Иди проверь чемоданы. Давай, Митя. Если все нормально, действуем, как договорились.

«Что? Абдулгафар? Хозяин записной книжки? — вспомнил Панин. — Тот самый, которого расстреляли на чеченской дороге? Неистребимое племя…»

— Только одна поправка, — сказал он. — Ваш водитель, Балабек, сбежал. Но это ничего не меняет. Чемоданы легкие, их донесет любой. Вот, например, сам Абдулгафар и донесет.

— Ну что опять за детский сад, — Азимов немного растерялся. — Да черт с ним, с этим бараном, только скорее.

Вадим забрался на эстакаду и подал руку своему спутнику. Вдвоем они перешли на другой берег, и Абдулгафар скрылся в кузове грузовика, чтобы проверить аппаратуру.

В «камазе» послышались голоса, и Панин заглянул внутрь.

— Какие проблемы?

— Да вот, — смеялся Махсум. — Ему не нравится, что на компьютере какая-то игра появилась.

Вадим увидел, что на откинутом экране ноутбука мелькают разноцветные фигурки тетриса.

— Он включил для пробы, а там это. Наверно, барыгины дети записали. Толковые пацаны, слушай, — чеченец восхищенно качал головой. — Да ладно тебе, работает машина? Работает. Что тебе еще надо? Все нормально. Скажи спасибо, что она вообще еще дышит.

— Спасибо. Все нормально. Очень все нормально, — сказал Абдулгафар, и Панин узнал голос, который подсказывал Азимову.

«Скрутить бы его сейчас, — подумал он, — да и сорваться домой со всем этим барахлом».

С того берега поморгали фонариком, и на эстакаде между трубами показалась фигура человека. Человек неуверенно двинулся вперед, но его окрикнули сзади, и он остановился.

Панин поморгал своим фонариком, и Абдулгафар с двумя чемоданами через плечо взобрался на эстакаду.

Все фонари теперь светили на эстакаду, и «камаз» включил все свои фары, так что было хорошо видно, как заложники встретились на середине моста и замялись, расходясь.

Абдулгафар уходил к своим, цепляясь чемоданами за трубы. Прокурор приближался, пошатываясь. Махсум и Панин помогли ему спуститься на землю.

Все кончилось. Впереди еще трудная дорога домой, и много других трудностей, но с одной задачей покончено.

— Вот теперь я готов играть в карты, — сказал Панин, — а также пить, курить и шататься по бабам.

— Уже поздно играть в карты, — сказал Муртазанов. — Я и так все выиграл, без карт. Не обижайся. Ты нормальный мужик, и Сергеич нормальный мужик. Но у нас тут свои дела. Короче, прокурор теперь мой.

Зубов поставил на свою винтовку ночной прицел. Камыш приложился к «Винторезу» и осматривал через оптику потемневшую степь.

— Что у тебя за прицел? — спросил Зубов.

— Американский, «Литтон». Красота. На километр берет.

— На хрен тебе километр? У тебя рабочая дистанция двести-триста метров, не больше.

— Завидуешь? На твою дуру, может, переставить? Ты, я смотрю, не только темнила, но и мудрила, — сказал Камыш.

Незнакомый голос зазвучал в эфире:

— Я второй. Пятый и Рамазан, выдвигайтесь на запасную. Закир, на основную. Работаете по второму варианту. Как поняли меня, прием.

— Я Закир, уже пошел.

— Я пятый, понял вас, второй.

— Это кто? — спросил Зубов.

— Это Мишаня Питерский, — с уважением сказал Камыш. — Дело началось, Рома. Дело. Выдвигаемся.

Он завел двигатель, вырулил на дорогу и с погашенными огнями медленно подкатил к мосту. «Камаз» стоял на обочине, перекрывая поворот, и они рассматривали его через прицелы. Рассмотреть удалось не много, картинку засвечивали прожектора на заборе.

— Я второй. Закир, видишь, по эстакаде идет один?

— Вижу. Снять?

— Я тебе сниму. Я тебе так сниму… Держи его.

— Держу.

Прошло минут пять.

— Насратулла, готовь мужика по второму варианту.

— Понял, да.

— Пятый, осмотри высокие точки.

— Понял, уже ищем.

— Что мы ищем? — спросил Зубов.

— Прикрытие. Снайпер должен прикрывать того, кто идет к нам. Я же говорил, таджики ребята тертые, — говорил Камыш, обводя прицелом линию заводского забора. — На заборе нет, не видно. Специально, что ли, прожектора врубили? Не видно ни хрена. На крыше? На колоннах этих?

— Зря ты так высовываешься, — сказал Зубов. — У них тоже могут быть ночники.

— Тогда нам писец, — спокойно сказал Камыш. — Торчим тут как мандавошки на лысине. Наши спокойно свалят, а нам писец полный. Особенно если там пулемет.

Зубов сменил прицел и обвел свой сектор. В черноте вспыхивали пятна света, но вот он поймал фигуру, стоящую в лучах фонариков. Поднятая рука мешала разглядеть лицо. А когда человек опустил руку, прицел дрогнул, потеряв его. Зубов перевел дыхание и снова поймал лицо Вадима Панина в сетку прицела.

Димка! Живой, гад. Значит, и Котяра где-то рядом. Ну теперь держитесь, уроды. Ну теперь вы за Ромку ответите.

— Что ты сказал, Рома? — спросил Камыш.