Ленин. Дорисованный портрет - Сергей Кремлев

При этом Ленин относился к спиртному чисто, так сказать, гастрономически, без стремления отуманить мозг, тем более что такой мозг, как ленинский, рюмка «моцной старки» или тёмного мюнхенского пива отуманить не могли никак. А более ему для чисто вкусовых ощущений и не надо было.

Крупская вспоминала, как они с Ильичом в 1913 году по дороге из Берна в Поронин заехали буквально на несколько часов — от поезда до поезда — в Мюнхен, где жили в 1902 году. Незадолго до этого Крупской сделали в Берне операцию, и теперь Ульяновы возвращались в Поронин, где накопилось «много спешных, экстренных дел». Встречали их молодой Борис Книпович с женой.

Крупская знала «Бориску» с четырёх лет, когда он залезал ей на колени и заказывал: «Крупа — сказку об оловянном солдатике», а летом 1907 года, когда Борис был уже гимназистом, Ульяновы жили на даче Книповичей в финском Стирсуддене.

«Время мы провели в ресторане, славившимся каким-то особым сортом пива, — писала Крупская. — Hof Brдu (Хофбрёй) назывался ресторан. На стенах, на пивных кружках везде стоят буквы „Н. В.“ — „Народная воля“, — смеялась я. В этой-то „Народной воле“ и просидели мы весь вечер с Борей. Ильич похваливал мюнхенское пиво с видом знатока и любителя, поговорили они с Борей о дифференциации крестьянства, вспоминали мы все вместе Дяденьку (тётку Бориса Книповича Л. М. Книпович. — С. К.)…»[191]

Прекрасно осведомлённый исследователь жизни Ленина, последний директор Центрального музея В. И. Ленина Владимир Ефимович Мельниченко, написал интересную книгу «Личная жизнь Ленина»… Есть там и главка «Мюнхенское пиво», где приведены воспоминания хорошо знавшего Ленина Ивана Фёдоровича Попова (1886–1957). Попов пишет, как Ленин однажды со смехом признался ему, что любит мюнхенское пиво так, что во время Поронинского совещания ЦК осенью 1913 года, узнав, что в деревушке, верстах в четырёх-пяти, в пивной появилось настоящее мюнхенское, он, Ленин, подбивал компанию сходить «по ночному холодку, наскоро» выпить по кружке пива.

И «хаживали, бывало»…

При этом автор «Недорисованного портрета» Ленина Валентинов-Вольский утверждал, что не видел никогда, чтобы Ленин пил более одной кружки пива, и прибавлял: «Его нельзя себе представить пьяным. Вид одного пьяного товарища в Париже вызвал у него содрогание и отвращение».

И даже «завравшийся, — как точно оценил Мельниченко, — Соломон», ещё один «мемуарист»-невозвращенец Соломон-Исецкий, признавал, что «Ленин был очень чистый человек, с искренней гадливостью относившийся ко всякого рода эксцессам, как пьянство»…

ЭТО — именно так! Ленин был искренне гадлив к тёмным «подворотням» духа и души. В июне 1914 года он писал Инессе Арманд из Поронина в Ловран:

«Прочёл сейчас, my dear friend, новый роман Винниченко, что ты прислала. Вот ахинея и глупость! Соединить вместе побольше всяких „ужасов“, собрать воедино и „порок“, и „сифилис“, и романическое злодейство с вымогательством денег за тайну (и с превращением сестры обираемого субъекта в любовницу), и суд над доктором! Всё это с истериками, с вывертами, с претензиями на „свою“ теорию организации проституток… Винниченко делает из неё нелепость, смакует её, превращает в „конька“. В „Речи“ про роман сказано, что подражание Достоевскому и что есть хорошее. Подражание есть, по моему, и архискверное подражание архискверному Достоевскому. Поодиночке бывает, конечно, в жизни всё то из ужасов, что описывает Винниченко. Но соединить их все вместе и таким образом — значит малевать ужасы, пужать и своё воображение и читателя, „забивать“ себя и его»[192].

Помянутый Лениным Винниченко — это украинский буржуазный писатель-националист, будущий коллега Симона Петлюры, председатель Украинской Директории 1918–1919 годов и затем белоэмигрант В. К. Винниченко (1880–1951). А написал Владимир Ильич о его романе «Заветы отцов».

И как метко написал!

Не очень-то это похоже на «хрестоматийного» Ленина, а? Здесь ведь перед нами не «забронзовевшая» фигура, а живой, думающий, чувствующий человек, живая душа…

И ведь для того, чтобы отыскать такого Ленина, не надо забираться в спецхраны — достаточно открыть ленинский том писем за ноябрь 1910-го — июль 1914 года.

Говорят, чтобы лучше всего спрятать что-то, надо положить его на самое видное место. Тома Собрания сочинений Ленина стояли на самом видном месте в любой советской библиотеке, ленинские работы — по «табельному» списку — изучали все советские студенты. И многие при этом зевали — особенно девицы…

Глупо, конечно, — Ленин непреходяще интересен в огромном числе своих трудов, но его действительно подавали советской молодёжи в «замаринованном», так сказать, виде. А он, живой, стоял тут же, рядом — рукой подать, а точнее — руку протянуть!

Не пора ли, друзья, это наконец сделать?

Ведь я так часто прямо цитирую Ильича в том числе потому, что надеюсь: в результате у читателя возникнет интерес к собственному открытию Ленина, к собственному с ним тесному знакомству…

Перечитав, работая над этой книгой, вышеприведённые строки письма Ленина к Инессе Арманд, я подумал — а что, если бы Ленин встал не только во главе России, но и во главе всего мира? Ведь в мире, пошедшем по пути Ленина, не было бы ни триллеров, ни киллеров, ни того вселенского опошления понятия «любовь мужчины и женщины», которое ныне сведено к механическому «сексу», да и то для многих — лишь по Интернету…

Вернёмся, однако, к ленинскому письму Арманд, где далее идёт вот что:

«Мне пришлось однажды провести ночь с больным (белой горячкой) товарищем — и однажды „уговаривать“ товарища, покушавшегося на самоубийство (после покушения) и впоследствии, через несколько лет, кончившего-таки самоубийством. Оба воспоминания а la (франц. «в духе». — С. К.) Винниченко. Но в обоих случаях это были маленькие кусочки жизни обоих товарищей. А этот претенциозный махровый дурак Винниченко, любующийся собой, сделал отсюда коллекцию сплошь ужасов — своего рода „на 2 пенса ужасов“. Бррр… Муть, ерунда, досадно, что тратил время на чтение…

Твой В. И.»[193].

Отношение к «ужасам» и прочей дряни здесь заявлено вполне определённо.

К слову, то, что Ленин часто обращался к Арманд «Дорогой друг!», «Dear friend!», само по себе ничего не значит. Письмо, например, Сталину («Для Васильева») от 6 декабря 1912 года из Кракова в Петербург начинается так же: «Дорогой друг, насчёт 9 января крайне важно обдумать и подготовить дело заранее…», и т. д.[194] Но и вообще обращение «Дорогой друг!», если письмо было действительно к близкому товарищу, являлось для Ленина достаточно обычным.