Я пойду одна - Мэри Хиггинс Кларк

Она окинула взглядом спальню с блеклыми белыми стенами, потертой дубовой мебелью, старым ковром и спросила себя вслух:

— Так что я со всего этого имею?

«Два года метаний от одного укрытия к другому. Все это время Мэтью сидит под замком, когда я отправляюсь по магазинам, время от времени хожу в кино или еду в город, чтобы показаться в роли Морланд то в одном месте, то в другом. Да, этот парень и в Форт-Нокс прорвался бы», — думала она, вспоминая, как однажды он встретил ее на вокзале и сунул в руку фальшивую кредитную карту.

У него тогда был с собой список разной одежды.

— Ты должна купить все это, — заявил он. — У нее есть точно такие же вещи.

Иногда он присылал ей по почте целые ящики одежды, копирующей наряды Морланд, и говорил по телефону:

— На всякий случай, вдруг понадобятся.

В понедельник, когда Глория отправилась на Манхэттен, она надела один из тех костюмов, черный с меховой отделкой, и нанесла соответствующую косметику. Он велел ей купить кое-что у «Бергдорфа» и заплатить по карте Морланд. Глория ничего не знала о его задумках, не представляла, что должна делать.

Когда они встретились, он был откровенно расстроен и сказал:

— Ладно, возвращайся в Мидлтаун.

Это было во второй половине дня в понедельник.

«Я тогда просто взбесилась, сказала ему, чтобы убирался ко всем чертям, и пошла на парковку, — думала Глория. — Надо мне было снять этот чертов парик и по-другому повязать шарф, чтобы не быть похожей на Морланд. Я этого не сделала, потом увидела церковь и зашла туда, хотя это и было чистым безумием. Не знаю, что меня подтолкнуло, почему я оказалась в исповедальной комнате и заговорила… Бог мой, неужели я схожу с ума? Мне следовало бы догадаться, что он за мной проследит. Иначе как он узнал бы, что я там была?»

— Глори, можно войти?

Она оглянулась. В дверях стоял Мэтью. Присмотревшись к нему, Глория заметила, что мальчик похудел, и подумала, что он в последнее время почти ничего не ест.

— Конечно. Входи, Мэтти.

— Мы что, снова переезжаем?

— Нет, у меня для тебя есть новости получше. Через пару дней за тобой приедет мама.

— Правда? — взволнованно вскрикнул Мэтью.

— Можешь не сомневаться. Теперь все в порядке. Те плохие люди, которые хотели тебя украсть, исчезли. Разве это не замечательно?

— Я соскучился по мамуле, — прошептал Мэтью.

— Я знаю, милый. Веришь ты или нет, я тоже буду скучать по тебе.

— Ты сможешь иногда приходить к нам в гости?

— Там видно будет.

Заглянув в умные, пытливые глаза Мэтью, Глория вдруг подумала: «А ведь если через год-другой он увидит меня по телевизору или на экране кинотеатра, то сразу скажет: «Это же Глория! Та самая леди, которая обо мне заботилась!» Боже, да ведь не только я это сообразила!»

Он знает, что Мэтти не должны найти. Неужели он может…

Да, он может. Глория уже это поняла.

«Я не позволю, чтобы случилось такое, — тут же решила она. — А пока буду делать то, о чем мы договорились. Завтра пораньше позвоню агентше и скажу, что выезжаю утром в воскресенье. Потом встречусь с ней в городе, это уже вечером, но сначала пойду в полицию и заключу сделку. Они повесят на меня микрофон, чтобы иметь железные доказательства…»

— Глори, можно мне спуститься вниз и выпить содовой? — спросил Мэтью.

— Конечно, милый, но я пойду с тобой и дам тебе что-нибудь поесть.

— Я не голоден, Глори, и уже не верю, что скоро увижу мамулю. Ты мне столько раз это говорила!..

Мэтью спустился, вернулся с бутылкой содовой, лег на кровать, сунул руку под подушку, прикоснулся к куску туалетного мыла, но тут же оттолкнул его.

«Глори говорит неправду, — думал мальчик. — Она постоянно мне твердит, что я скоро увижу мамочку. Нет, мама не хочет приходить за мной».

В пятницу без десяти четыре отец Эйден медленно шел из монастыря в нижнюю церковь. Он несколько часов просидел за письменным столом, а после долгой неподвижности у него всегда болели спина и колени.

Сегодня, как обычно, несколько человек уже собрались перед двумя исповедальными комнатами неподалеку от входа в церковь. Отец Эйден видел, что один из них отошел к гроту Марии Лурдской, а кто-то другой преклонил колени на скамеечке перед святым Иудой. То ли прихожанин решил дать отдых ногам, то ли просто набирался храбрости перед исповедью.

«Но тут ведь нужна не храбрость, а только вера», — думал францисканец.

Когда отец Эйден проходил мимо гробницы святого Антония, он заметил мужчину в плаще военного покроя, с густыми темными волосами, стоявшего на коленях. У священника мелькнула мысль, что Альвира могла говорить об этом самом человеке, недавно проявлявшем к нему такой странный интерес. Но отец Эйден отогнал эту мысль. Он решил, что мужчина просто хотел сбросить с души какой-то груз. Следовало надеяться, что дело обстоит именно так.

Без пяти четыре монах прикрепил табличку со своим именем на двери исповедальной комнаты, вошел внутрь и уселся на стул. Перед тем как начать выслушивать кающихся, он всегда произносил одну и ту же молитву о том, чтобы ему удалось утешить тех, кто приходит за этим.

В четыре ровно он нажал на кнопку, зажигавшую зеленую лампочку над дверью, чтобы первый в очереди ожидавших знал — его приглашают войти.

День выдался необычайно нагруженным даже для поста, и через два часа отец Эйден решил, что он может уйти, не выслушав всех, хотя перед дверью оставались еще несколько человек.

Потом, без пяти шесть, в комнату вошел тот самый мужчина с пышными волосами и в темных очках. Воротник его плаща был высоко поднят. Пряди черных волос прикрывали уши и лоб. Руки он держал в карманах.

Отец Эйден ощутил мгновенный укол страха. Он сразу понял, что этот человек пришел явно не для того, чтобы облегчить душу.

Мужчина сел и хрипло произнес:

— Благословите меня, отец, потому что я согрешил.

Он замолчал, но отец Эйден ждал и услышал:

— Я не уверен, что вам захочется даровать мне прощение. Преступление, которое я готовлю, куда серьезнее тех, что уже совершены. Видите ли, я намерен убить двух женщин и ребенка. Одну женщину вы знаете, это Зан Морланд. Кроме того, я и вас собираюсь прикончить. Я не знаю, что вы от нее услышали или заподозрили.

Отец Эйден попытался встать, но не успел, потому что мужчина выхватил из кармана пистолет, прижал ствол к сутане монаха и сказал:

— Не думаю, что нас кто-то услышит. У меня ведь глушитель. В любом случае там все слишком усердно молятся.

Отец Эйден почувствовал острую, жгучую боль в груди, и тут же все провалилось в темноту. Он только ощутил, как руки мужчины прижимают его к спинке стула.