Смутные годы - Валерий Игнатьевич Туринов

сдержать защитников и сэкономить боезапас.

Варфоломей понял, что русские опасаются подходить близко, не зная силу его отряда. Однако их пули всё-таки изредка достигали цели: в темноте то тут, то там раздавались вскрики раненых.

– А ну, сбегай, узнай, где там этот венгерский сукин сын! – приказал он поручику.

Тот вернулся быстро, упал рядом с ним на землю и прохрипел:

– Там пусто! Чёрт с ним! Надо отходить, не то перебьют!

От злости Варфоломей выругался. Он понял, что его подставили.

– Давай отводи людей! – приказал он поручику.

В это время защитники крепости стали сжимать кольцо. Не дожидаясь их атаки, жолнеры отошли к воротам. Тут на них сзади накатились осадчики, послышались воинственные крики, зазвенели сабли, и в темноте завязалась драка…

Жолнеры перевели дух только тогда, когда снова оказались в Чёртовом овраге.

Здесь Варфоломей сделал привал и оглядел свой отряд. Из полусотни отборных воинов двое были убиты, более десятка ранено. Остальные были подавлены позорным бегством из крепости и стояли, опустив головы.

Тут на верху оврага послышался шум, и вниз посыпались люди.

К нему подскочил капитан Марк со своими венграми и напористо насел на него:

– Варфоломей, браток, как у тебя? Почему не подал сигнал-то?!

По его голосу он догадался, что тот боится отвечать перед королём за провал этого штурма. Боится за свою голову, которая непременно полетит, когда выяснят, чья в этом вина.

– Мерзавец! – накинулся он с клинком на капитана, готовый изрубить его. – Шкурник… королю донесу!

Капитан отбил его удар. К ним, разнимать, бросился поручик с жолнерами. На помощь капитану подбежали венгры и встали вокруг него.

Поручик оттащил Варфоломея в сторону, и он плюхнулся на крутой откос оврага, замычал и замотал головой: теперь своди счёты, не своди, а людей не вернуть, от позора не отмыться.

* * *

После этого неудачного штурма крепости Новодворским толкучка переместилась за Чуриловку, в глухой лесочек. Теперь выбираться из города на неё решались немногие, кого уже совсем прижимала осадная жизнь.

Узнав об этой толкучке, Яков и Васька скрытно пробрались туда к вечеру, как им посоветовали знатоки.

На маленьком пятачке, в гуще дикого орешника, топталось десятка три неопределённого рода занятий мужиков, одетых в засаленные сермяжные кафтаны, по виду с чужого плеча.

На вновь подошедших никто не обратил внимания.

И Яков смекнул, что сюда приходят только свои, проверенные. Потолкавшись, Яков и Васька быстро наткнулись на лохматого осадчика и тут же взяли его в оборот:

– Дружок, будь человеком, проведай братку!

– Живёт-то где?

– Где, где! Бог ведает где! Говорил, у Молоховских стоял, на прясле!

– Не-е! То ж через всю крепостишку и в гору, – отрицательно покачал головой лохмач.

– Дружок, на – возьми! – сунул Яков ему алтынник.

– Не-е, не пойдёт! – отстранил тот его руку. – Тебе же и вести обратно надо. Так ведь?

– А как же! Зачем я монету-то давал бы?

– На это, – показал лохмач на алтынник, – ничё не выгорит.

– Не бреши – барана купишь! – сказал Васька. – Вон на Москве ещё и полушку сдадут!

– Тю-ю, там, может, и да, а тут не-е! Гривенки соли не сторгуешь!

– Ну на пятак! – осерчал Яков. – Только сведай!

Десяток затёртых серебряных московок ручейком высыпались в открытую ладошку лохмача.

– Не обмани, а то и в крепости достану! – пригрозил Яков ему. – На ту среду здесь жду!

– Тю-ю, что я, совсем не человек, что ли! Знамо дело, найду твоего братку, ежели и под землёй!

– Типун тебе на язык! – сплюнул через плечо Васька.

– Ладно, не обижайся, – сказал лохмач Тухачевскому. – Сам посуди: как полопаю, так и потопаю! А это уже кое-что, – плутовато ухмыльнулся он и погремел горстью мелочи.

* * *

Установилась сырая холодная погода. Второй день по палатке барабанил нудный мелкий дождик.

Яков пластом валялся на лежанке. Лохмач не обманул, принёс весть о Матвейке. Но лучше бы он не делал этого. Эта весть вконец согнула Якова. Он стал пить, чего раньше за ним не водилось.

В палатку заскочил Бестужев и хлопнул его по спине.

– Яков, вставай, дело есть! Ты королевичу крест целовал? – И, не дожидаясь ответа, он затараторил: – Да ещё под Займищем! Вон сколько выслужил!

Он хохотнул над угрюмым видом приятеля и запел хриплым тенорком: «До ласки-и, до воли-и!..»

Оборвав на полуслове, он засуетился:

– Служилые поместные [56]пишут! Идём подавать!

– Так там на короля, а я целовал королевичу.

– Ну, королю поцелуешь! Эка невидаль! Так оно будет крепче даже! Хм! – беспечно хмыкнул Васька. – Жить-то надо. Пошли, покуда землю не разобрали! – затормошил он Тухачевского.

– Тебе всё равно, какой пан будет на Москве? – спросил Яков его. – По роже вижу – всё равно… А мне нет.

Васька чуть не застонал от такого.

– Ну и дурак! Ладно, валяйся, если нет нужды!

Он обозлился на него и выскочил из палатки.

– Васька, стой! – крикнул Яков вслед ему, поднимаясь с лежака. – Подожди, пойдём вместе!

Глава 12

Поляки в Москве

С падением Шуйских многие города опять зашатались, стали переходить то на ту, то на другую сторону.

– Ну что, думцы! Как вам это нравится, а? Ха-ха! – радостно усмехнулся Матюшка, обвёл взглядом своих ближних советников; он собрал их, когда стала известна судьба Шуйских.

– Да что, что? Скоро войдём за стены, государь! – подобострастно заулыбался Плещеев. – Уж поверь моему чутью!

– Твое чутьё – как у пса… – тихо прошипел Трубецкой, но так, чтобы никто не слышал.

– А что там у Сапеги-то? – спросил Матюшка думных, зачем-то машинально пересчитал их про себя. – Полагаю, его гусары тоже уверены, что получат всё сполна, как войду в Москву-то! А-а! – возбуждённо заходил он по походной палатке Трубецкого.

Он только что приехал в его полк из монастыря на Угреше[57]. Там же, в монастыре, остановилась Марина со своими придворными дамами, подальше от стен Москвы, в безопасном месте. И сегодня он был в хорошем расположении духа после свидания с ней. Правда, это бывало редко. Она, сухая и сдержанная по натуре, уже порядком наскучила ему. А он не мог жить вот без них, без думных, без того, чтобы не гнуть их, без вспышек гнева, уже пристрастился к этому.

– Государь, Жолкевский посылал своих доверенных в войско к Сапеге! – ответил Трубецкой. – Уламывал его, чтобы покорился воле короля! Мол, даже московские бояре ударили ему поклоном! А куда уж тебе-то деваться!

– Ну и что же Сапега? – насторожился Матюшка, пристально взглянул на него, затем на Заруцкого; они как обычно сидели за водкой, и эти сидения затягивались надолго.

– Лазутчики говорят, что дело у них не пошло дальше согласия, не давать повода