Еще одна станция - Кейси Маккуистон

– Или она! Это могла бы быть она! Или… они?

Огаст не хватает сил быть тронутой тем, как усердно она старается быть инклюзивной.

– Никто.

– Хватит врать.

– Ладно, хорошо, – говорит Огаст. Если ее мать захотела узнать ответ, она не остановится, пока его не получит. – Есть девушка, с которой я познакомилась… в метро. С которой я как бы встречаюсь. Но, по-моему, она не хочет ничего серьезного. Она не очень… доступна.

– Понятно, – говорит мама. – Что ж, ты знаешь мое мнение.

– Никогда не ходи с кем-то куда-либо, если сначала не проверила, что у него в багажнике нет оружия, – монотонно бубнит Огаст.

– Можешь смеяться сколько хочешь, но меня никогда не убивали.

Огаст могла бы объяснить, что Джейн не может даже выйти из метро, но вместо этого она сменяет тему и спрашивает:

– А что с детективом Примо? Он все еще ведет себя как мудак?

– Ох, дай я тебе расскажу, что этот скользкий хрен сказал мне, когда я звонила в последний раз, – говорит она, и начинается.

Огаст переключает телефон на громкую связь, позволяя голосу мамы размыться в белый шум. Она проходится по хронологии, пока ее мама говорит о зацепке, по которой она пошла, про то, что Оги мог быть в Литтл-Роке в 1974-м, и она думает про имя Джейн. Су Бию. Бию Су.

– В общем, – говорит мама, – где-то есть ответ. Я столько о нем в последнее время думаю, понимаешь? – Огаст смотрит на стену спальни, на фотографии, прикрепленные кнопками того же бренда, которым пользовалась мама, чтобы делать дырки в их гостиной. Она думает о своей маме, поглощенной человеком, который даже не может вернуться, живущую этой тайной, у которой нет решения. Посвящающая всю свою жизнь призраку.

– Да, – говорит Огаст. Слава богу, что она совсем не такая.

– Моя помада нормально выглядит? – спрашивает Майла, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Огаст. Ее локоть выбивает телефон из рук Уэса, и он ворчит, поднимая его с пола метро.

– Стой, – говорит Джейн, наклоняясь вперед, чтобы стереть пятно ярко-синей помады большим пальцем. – Вот. Теперь ты идеальна.

– Она всегда идеальна, – говорит Нико.

– Фу, – стонет Уэс. – Тебе повезло, что это твой день рождения.

– Это мой день рождеееения, – счастливо поет Нико.

– Двадцать пять – преклонный возраст, – говорит Майла. Она целует его в щеку, снова смазывая помаду.

Нико расправляет красную бандану на шее, как ковбой, не спеша выходящий из таверны. У него деним на дениме, с лоскутом в виде американского флага на одном плече и завитком, артистично падающим ему на лицо. Пуэрториканский Спрингстин в праздник Четвертого июля. Сегодня и правда четвертое июля.

– Так что такое это Июльское рождество? – спрашивает Огаст, оттягивая отвратительную футболку в честь Дня святого Валентина, которую она взяла в секонд-хенде. Она с рисунком Гарфилда, окруженного мультяшными сердцами, и надписью «Я БУДУ ТВОЕЙ ЛАЗАНЬЕЙ». Объяснить это Джейн получилось только со второй попытки. – И почему на день рождения Нико такая традиция?

– Июльское рождество, – торжественно говорит Майла, взмахивая руками и опять сбивая телефон Уэса на пол, – это ежегодная традиция на Четвертое июля в «Делайле», где мы празднуем день рождения этой великой нации, – на этом Уэс издает пукающий звук, – с тематическими напитками и звездным составом драг-квин, выступающих с праздничными номерами.

– Но это не просто Рождество, – замечает Нико.

– Да, – добавляет Майла. – Они до сих пор называют это Июльским рождеством, но в него постепенно включили все праздники. В прошлом году Исайя делал пародийный номер в честь Дня благодарения под «Мои прелести»[34], одетый в надсосочники в виде сладкой картошки и стринги в виде яблочного пирога. Это было потрясающе. Уэсу пришлось выйти из здания и пробежать кварталов десять.

– Все было не так, – говорит Уэс. – Я вышел покурить.

– Конечно.

– А еще там познакомились мы с Майлой, – добавляет Нико.

– Правда? – спрашивает Джейн.

– Вы никогда об этом не говорили, – говорит Огаст.

– Да, я все время ходил в «Делайлу», когда еще жил с родителями, – говорит Нико. – Всем там всегда было все равно, кто ты, кем хочешь стать или думаешь, что можешь стать. Хорошая энергетика.

– А я встречалась с одним из барменов, – заканчивает Майла.

– Ого, стой. – Огаст поворачивается к Майле. – Ты встречалась с другим, когда вы познакомились?

– Да, – говорит Майла, весело поправляя кофту, отвратительную реликвию с Хануки из детства Уэса. – Не хочу сказать, что бросила того парня сразу же, как только увидела Нико, но… нам все-таки пришлось дождаться, когда он уволится оттуда, прежде чем снова показаться там.

– Тропа вселенной, – глубокомысленно говорит Нико.

– Тропа моего стояка, – отвечает Майла.

– Ага, я покатился, – говорит Уэс, продвигаясь к аварийному выходу.

– Это безумие какое-то, – говорит Джейн, искусно хватая его за воротник футболки. – Я не могу представить никого из вас с кем-то другим.

– Мне кажется, мы никогда не были другими, – говорит Нико. – Не по-настоящему. Мне кажется, такого не могло бы быть.

– Отпусти меня. Я заслуживаю быть свободным, – говорит Уэс Джейн, которая щелкает его по носу.

– В общем, – говорит Майла. – Мы познакомились на дне рождения Нико, в Июльское рождество. И мы познакомились с Исайей пару Июльских рождеств спустя, и он помог нам получить квартиру. И поэтому это традиция на день рождения.

– Еще какая традиция, – говорит Нико.

– Боже, – говорит Джейн с улыбкой. – Мне так жаль, что я не могу пойти.

Огаст касается тыльной стороны ее ладони.

– Мне тоже.

Они доезжают до своей станции и проталкиваются к дверям, и, выходя из вагона, Огаст слышит, как Джейн говорит:

– Эй, Лэндри. Кое-что забыла.

Огаст поворачивается, и Джейн стоит там под светом ламп с курткой, накинутой на одно плечо, и сверкающими глазами, похожая на то, что Огаст выдумала, как длинная ночь и ноющие ноги утром. Она высовывается из вагона, совсем слегка, ровно настолько, чтобы взбесить вселенную, притягивает Огаст к себе за ее идиотскую футболку и целует ее так сильно, что на секунду она ощущает искры в позвоночнике.

– Повеселись, – говорит она.

Двери закрываются, и Майла издает тихий свист.

– Черт побери, Огаст.

– Заткнись, – говорит Огаст с горящими щеками, но воспаряет по лестнице так, будто она на Луне.