Кровь и золото - Энн Райс

Давным-давно, еще в Антиохии, когда на нас напали незваныегости, Мать с помощью Мысленного дара подняла лампу и сожгла останки вампиров,облив их маслом. Так же она поступила со Старейшим в Египте. Что же ждетЭвдоксию?

Акаша поступила проще.

Внезапно я увидел, как из груди Эвдоксии вырвались языкипламени, а потом огонь побежал по ее жилам. Лицо оставалось по-прежнемуневыразительным. Глаза были пусты. Руки и ноги дергались.

Не мой Огненный дар устроил эту казнь. То было могуществоАкаши. Что же еще? Новая сила, веками дремавшая в ней, пробудилась, чтобырассудить нас с Эвдоксией?

Я не смел гадать. Не смел сомневаться.

Языки огня, множившиеся благодаря легковоспламеняемойсверхъестественной крови, добрались до тяжелых расшитых одеяний – и теперьзаполыхало уже все тело.

Пламя долго не стихало, но в конце концов угасло, оставивлишь поблескивавшую кучку золы.

Так не стало умного, образованного существа, носившего имяЭвдоксия. Не стало блистательного, очаровательного создания, древнего идостойного восхищения. Не стало той, что вселила в меня надежду, когда явпервые увидел ее лицо и услышал ее голос.

Я снял верхний плащ и, опустившись на колени, словно нищаяподенщица, стер с пола храма все нечистые следы, а потом без сил забился вугол, прижался головой к стене и, к своему величайшему удивлению, а возможно, ик удивлению Матери и Отца, дал волю слезам.

Я оплакивал Эвдоксию, оплакивал и себя за то, что варварскисжег тех юношей, глупых, необузданных, необразованных бессмертных, Рожденных воТьму, как мы сейчас говорим, лишь для того, чтобы стать пешками в нашей ссоре.

Я обнаружил в себе жестокость, вызывавшую в душенепреодолимое отвращение.

Наконец, удовлетворенный сознанием того, что подземный склепнеуязвим – ибо от мародеров нас отделяла груда развалин, – я отошел кдневному сну.

Я знал, что придется сделать завтра, – и ничто не моглоизменить мое решение.

На следующую ночь мы встретились с Авикусом и Маэлом втаверне. Охваченные страхом, они слушали мою повесть с широко распахнутымиглазами.

Авикуса в отличие от Маэла услышанное известие повергло впечаль.

– Уничтожить ее? – прошептал он. – Неужели этобыло так уж необходимо?

Он не испытывал присущей мужчинам ложной гордости,заставляющей скрывать печаль и скорбь, и разрыдался.

– Как будто сам не знаешь, – сказал Маэл. – Еенеприязнь не знала удержу. Мариус это понял. Прекрати мучить его расспросами.Так было нужно.

Я не мог ответить Авикусу – слишком много сомнений внеобходимости такого шага одолевали меня самого. Мой поступок был бесповоротным,и при мысли о нем у меня сжималось сердце – ужас такого рода имеет обыкновениепоселяться в теле, а не в голове.

Я откинулся на спинку стула, наблюдая за моими спутниками иразмышляя, что значила для меня их привязанность. Мне было приятно общество обоих,я не хотел их покидать, но именно это и намеревался сделать.

Наконец, когда они закончили свой тихий спор, я жестомпризвал их к молчанию, чтобы высказать те несколько замечаний, которые у меняимелись по поводу смерти Эвдоксии.

– Такой расплаты потребовал мой гнев, – объясниля, – ибо какое другое качество, если не гнев, заставило меня так глубокопочувствовать оскорбление, нанесенное разрушением дома? Я не жалею, что еебольше нет. Ни в коем случае. Я уже говорил, что всего лишь предложил ее вжертву Матери, а почему Мать захотела эту жертву принять, мне неведомо.

Давно, еще в Антиохии, я приносил жертвы к ногамбожественной четы. Я приводил в храм преступников, опоив их зельем. Но ни Мать,ни Отец не хотели их крови.

Не знаю, почему Мать выпила кровь Эвдоксии. Быть может, делов том, что Эвдоксия предлагала себя сама, а я молил послать мне знак. Так илииначе, что случилось, то случилось и в отношении Эвдоксии все кончено. Она ушлаи унесла с собой красоту и очарование.

Но послушайте внимательно, что я сейчас скажу. Я ухожу отвас. Покидаю ненавистный мне город и забираю с собой Мать и Отца. Однако вамнастоятельно советую оставаться вместе; не сомневаюсь, что так и будет, ибоваша любовь друг к другу и есть источник силы, помогающей вам выжить.

– Но зачем тебе уходить? – воскликнул Авикус. На еговыразительном лице отражалась буря эмоций. – Как ты можешь? Мы же былисчастливы втроем, мы охотились вместе и нашли столько злодеев! Почему тыуходишь?

– Я должен остаться один, – ответил я. – Таквсегда было и будет.

– Мариус, это безрассудство, – вставил Маэл. – Тыснова заползешь в гробницу божественной четы и проспишь, пока не ослабеешьнастолько, что не сможешь самостоятельно встать.

– Возможно. Но если такое случится, – сказал я, –вы можете не сомневаться, что Те, Кого Следует Оберегать, в безопасности.

– Ничего не понимаю!

Авикус снова дал волю слезам. Теперь он оплакивал не толькоЭвдоксию, но и меня.

Я не стал его останавливать. В тускло освещенной тавернебыло слишком много посетителей, чтобы кто-то обратил внимание на человека –скорее всего, пьяного, – прикрывшего белой рукой лицо и ронявшего слезы вчашу с вином.

На лице Маэла застыла маска горя.

– Я должен уйти, – пытался объясниться я. – Вам жеследует понять, что самое главное – сохранить тайну Матери и Отца. Пока я свами, их безопасность под угрозой. Всякое существо, даже такое слабое, как рабыЭвдоксии Асфар или Рашид, может проникнуть в ваши мысли.

– А с чего ты взял, что они прочли наши мысли? –запротестовал Маэл.

Сердце мое разрывалось от боли, но я остался непоколебим.

– Если я буду один, – объяснил я, – то большеникто не узнает, где сокрыты Священные Прародители. – Я замолчал, чувствуясебя совершенно несчастным, мечтая поскорее покончить с этим разговором ибезмерно презирая собственную слабость.

Я снова спросил себя, почему бежал от Пандоры, и внезапноподумал, что по той же самой причине навлек гибель и на Эвдоксию – связь междуэтими женщинами в моей душе была много крепче, чем я осмеливался признать.

Но нет, неправда. Точнее, я не мог утверждать это наверняка.Я понимал только, что одновременно и слаб и силен, что я мог бы полюбитьЭвдоксию – возможно, так же сильно, как и Пандору, – если бы времяпредоставило мне такую возможность.