Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты - Гастон Леру

он раздается рядом с ней. Таким же образом я обнаружил проход, ведущий к фонтану и темнице времен коммунаров, и люк, позволявший Эрику попадать прямо на сцену.

Несколькими днями позже я с удивлением понял – это подтвердили мои собственные глаза и уши, – что Эрик и Кристина Даэ встречаются, увидел, как этот монстр, склонившись над так называемым фонтаном слез (в конце прохода, ведущего к темнице), вытирает лоб Кристины, упавшей без чувств. Возле них смирно стоял тот самый конь из „Пророка“, что исчез из подземных конюшен Оперы. Я предстал перед ними. Это было ужасно. Я не успел произнести ни слова, заметил лишь гневные молнии в золотистых глазах Эрика и был оглушен внезапно нанесенным ударом. Когда я пришел в себя, рядом не оказалось ни Эрика, ни Кристины, ни белого коня. У меня не было сомнений в том, что несчастная девушка стала узницей в доме на озере. Не колеблясь я решил – несмотря на рискованность подобного предприятия – спуститься вниз на берег. Почти двадцать четыре часа, укрывшись в тени темнеющего берегового откоса, я дожидался появления этого монстра; я рассчитал, что ему непременно нужно покинуть убежище, хотя бы чтобы пополнить запасы провизии. Надо заметить, что, когда он совершал вылазку в Париж или осмеливался показаться на публике, он прикрывал отвратительную дыру, зиявшую на месте носа, картонной маской с приклеенными усами, что, впрочем, придавало ему настолько мертвенный вид, что прохожие говорили ему вслед: „Глядите-ка, вот прошел папаша Обмани-Смерть“, но в целом вид у него был более-менее – я подчеркиваю, более-менее сносный.

Итак, я затаился на берегу озера – Авернского озера, как он не раз при мне именовал его, посмеиваясь; терпение мое было на исходе, я уже начал себя уверять, что он воспользовался тем, другим ходом на третьем этаже, как вдруг до меня донесся слабый всплеск, в темноте я разглядел золотое свечение его глаз, светившихся, как сигнальные огни. Вскоре причалила лодка, и Эрик соскочил на берег.

– Ты торчишь здесь почти сутки, – произнес он, обращаясь ко мне. – Ты мешаешь мне! Я предупреждаю, что это может очень скверно закончиться! Что ж, ты сам этого хотел, ведь я и так был слишком терпелив по отношению к тебе. Ты думаешь, что следишь за мной, – святая простота! – это я слежу за тобой и знаю все, что тебе известно про мои дела. Вчера у прохода коммунаров я пожалел тебя, но теперь заявляю: чтобы я тебя здесь больше не видел! Честное слово, все это весьма неразумно! И я спрашиваю себя: понимаешь ли ты, о чем я говорю?

Он был так разгневан, что я не осмелился прерывать его речь. С тяжелым, тюленьим вздохом он развил свою угрозу, что вполне совпадало с моими предчувствиями:

– Запомни раз и навсегда, повторяю: раз и навсегда – то, что тебе сказано. При твоем безрассудстве – ведь тебя дважды перехватывал этот человек-тень в фетровой шляпе и, не понимая, что ты делаешь в подземелье, отводил к директорам, а те решили, что Перс просто помешан на сценических эффектах и закулисной жизни (я присутствовал там, в кабинете, тебе прекрасно известно, что я проникаю повсюду!), – так вот, при твоем безрассудстве все кончится тем, что станут задавать вопрос, что же ты ищешь, и, когда поймут, что ты разыскиваешь Эрика, захотят, подобно тебе, искать меня и в конце концов обнаружат мое убежище на озере. Тогда… тем хуже, старина, тем хуже – я больше ни за что не отвечаю!

Он вновь вздохнул тяжко, как тюлень.

– Ни за что! Если секреты Эрика перестанут принадлежать только Эрику, тем хуже придется всем людям. Вот то, что я хотел сказать, и, если ты не тупица, это должно остановить тебя!

Он восседал на корме лодки, постукивая по днищу каблуками в ожидании моей реакции. Я ответил ему просто:

– Я ищу здесь вовсе не Эрика.

– Кого же тогда?

– Ты сам знаешь: Кристину Даэ.

На что он возразил:

– Я имею право назначать ей свидание в своем доме. Она любит меня ради меня самого.

– Это неправда. Ты ее украл и держишь взаперти.

– Послушай, – сказал Эрик, – обещай мне больше не вмешиваться в мои дела, и я докажу тебе, что она меня любит ради меня самого.

– Хорошо, обещаю. – Я не колебался ни секунды, потому что был уверен в том, что этот монстр не сможет представить доказательств.

– Так вот, все очень просто… Кристина Даэ выйдет отсюда по собственной воле и так же вернется сюда! Да, вернется, потому что ей этого захочется, ведь она любит меня.

– О! Сомневаюсь, что она вернется. Но твой долг – отпустить ее.

– Мой долг, святая простота! Это моя воля – отпустить или не отпустить ее, но она вернется, ведь она любит меня… И все это, уверяю тебя, кончится свадьбой… свадьбой в церкви Мадлен, ваша наивность! Поверь наконец! Моя свадебная месса уже написана, ты ее услышишь. Kyrie… – Он снова постучал каблуком по деревянному корпусу лодки, в такт ритму напевая вполголоса: – Kyrie!.. Kyrie! Kyrie Eleison!..[14] Ты услышишь, обязательно услышишь эту свадебную мессу!

– Послушай, – заключил я, – я поверю тебе, если увижу, как Кристина Даэ покинет твой дом и сама вернется туда.

– И ты оставишь меня в покое? Что ж, ты увидишь это сегодня вечером. Приходи на бал-маскарад. Мы с Кристиной появимся там ненадолго. Затем ты спрячешься в гардеробной и увидишь, как Кристина придет в свою гримерную и оттуда с радостью снова направится по проходу коммунаров.

– Договорились!

– А теперь убирайся прочь, так как мне пора по делам!

Я ушел, продолжая беспокоиться о судьбе Кристины Даэ, но в глубине души больше меня тревожило его грозное предупреждение насчет моей неосторожности.

„Чем же все это кончится?“ – думал я. Хотя по природе я фаталист, я не мог отделаться от растущего страха, думая о невероятной ответственности, которую взял на себя однажды много лет назад, оставив жизнь этому монстру, ставшему теперь серьезной угрозой для человечества.

К моему крайнему удивлению, все было так, как он предсказывал: Кристина Даэ покинула дом на озере и потом много раз возвращалась туда без всякого видимого принуждения. Я пытался отвлечься от таинственных и неисповедимых путей любви, но тревога не покидала меня. Однако из осторожности я больше не повторял прежней ошибки – не пробирался на берег озера. Но продолжал часто посещать подступы к потайной двери на третьем подземном этаже, поскольку знал, что бóльшую часть дня там совершенно пустынно. Я устраивал бесконечно долгие засады, изнывая