Неведомый - Анна Аскельд

вот ты кто. Дочь вонючего пса. Может, даже лучше, если род оборвется на тебе.

Вельга шагнула вперед, и Рунд тут же отступила. Этот танец был ей знаком – смерть плясала между ними, не зная, кому протянуть свою бледную костлявую ладонь. Густая грязь под ногами чавкала, пытаясь засосать ступни, и налипала на подошву. Каждый шаг будет тяжелее предыдущего.

– Я тебя не боюсь, – сказала Рунд, но к кому она обращалась – к Вельге или смерти – до конца не понимала. Однако противница приняла эту фразу на свой счет и довольно осклабилась:

– И зря.

Первый удар пришелся по ногам, вторым Вельга вышибла воздух из нутра Рунд. Она упала на колени, но глад из рук не выпустила – напротив, сжала пальцы так, что побелели костяшки. Гатру говорил, что внутри воина должен гореть огонь – и зажигается он во время битвы, когда на кону стоит жизнь. Но в Рунд не было огня. Только сумрак, разъедающий кишки не хуже ядовитых настоек старухи Дацин.

Вельга приблизилась и отвесила Рунд пощечину. Потом присела рядом и заглянула ей в лицо. От Вельги пахло потом и рыбой, которую подавали на ужин.

– Я могу убить тебя сразу, могу гонять часами по кругу, пока ты не захлебнешься в крови и блевотине. Но гораздо интереснее, если ты начнешь сопротивляться. Ну же, сучка, – толстыми пальцами Вельга больно сжала подбородок Рунд и заставила смотреть прямо в свои глаза, – ну же. Сыграешь по моим правилам – и я подарю тебе скорую смерть.

Слепой бог забрал у Рунд глаз, а вместе с ним отобрал возможность видеть все хорошее в этом мире. Оставил только самое плохое – и Рунд всегда принимала это как данность. Гатру стоял за спиной Вельги, по-прежнему спокойно наблюдая за происходящим. Меч, воткнутый в землю, должен достаться одной из них. Рунд представила, как руки Вельги обхватывают рукоять, как поднимают клинок, чтобы после вонзить в ее сердце. Самый легкий способ – сдаться. Умереть здесь. Рано или поздно смерть настигнет ее, так почему бы не сегодня?

– Ну? Вставай. – Не дождавшись ответа, Вельга схватила Рунд за руку и поставила на ноги. – Сражайся.

Усилившийся ветер хлестал Рунд по щекам мокрыми ладонями и понемногу приводил в чувство. Никто не проронил ни звука: обряд считался священным, и ничто не должно отвлекать дерущихся. Рунд махнула гладом – не попала, конечно, и Вельга засмеялась.

– Твой папаша, говорят, сражается так же. Еще говорят, что он тебя продал в обмен на власть. – Полные губы Вельги скривились в насмешливой улыбке. – Несчастная, покинутая всеми девочка. Ради чего тебе жить?

Это было правдой или, по крайней мере, не являлось ложью. Тит действительно отдал ее – передал из рук в руки посланникам Абнера. Не заступился, когда Рунд схватили, как щенка, и швырнули в повозку к другим детям. Но и не отвернулся – наблюдал за тем, как она плачет и трясет решетку, пока ворота не закрылись. Наверное, таким образом Тит хотел примириться с собственной совестью. Или пытался запомнить, как выглядит Рунд, потому что мог никогда ее больше не увидеть.

Тит наверняка радовался этому, ведь Рунд была символом его позора, предательства и поражения.

И ее смерть облегчила бы нелегкую отцовскую долю.

– Чтобы мстить.

Только когда слова слетели с языка, Рунд поняла, что улыбается. На мгновение Вельга растерялась, но очень быстро взяла себя в руки и приняла боевую стойку. Сучка, щенок, мелкая вошь – эти слова Рунд слышала чаще, чем свое имя. Раньше они ее обижали и заставляли плакать по ночам, проглатывая со слезами горькие обиды. Но теперь Рунд поняла, что, в сущности, спорить с ними незачем. Что, если она и в самом деле станет той, кем ее так хотели видеть?

Рунд сделала вид, что бежит прямо на Вельгу, и, когда та замахнулась, чтобы отбить удар, упала в грязь и наподдала Вельге по лодыжкам. Не дожидаясь ответа, проворно отползла в сторону. Но Вельгу было не так просто одолеть – в отличие от Рунд, она не занималась ничем, кроме боев. Вскрикнув, она, вероятно, удержалась на ногах, потому что вскоре нагнала Рунд и пинком повалила ее в грязь. Запахло сырой землей, прелой листвой и кровью.

Рунд перекатилась на спину, и ее тут же оседлала Вельга. Глад она, будучи вне себя от гнева, отложила в сторону, но Рунд по-прежнему сжимала свое бесполезное оружие. Остаться без ничего означало проиграть. Глаз слезился, а рубцы с другой стороны болели так, будто в них вгоняли раскаленный прут. Мир двоился, и иногда Рунд мерещилось лицо отца. Ох, как бы она сейчас хотела в него плюнуть! Не будь Тита, не валялась бы она, как свинья, в грязи.

Вельга сдавила пальцами ее шею.

– Тупая сука! Вздумала всерьез сражаться со мной? Ну, давай. Давай же! – От ярости в глазах Вельги полопались сосуды, и они стали красными, безумными.

Рунд захрипела: хватка у противницы оказалась сильная. Тит исчез, растворился в мутной пелене, и на его место пришла призрачная Дацин. Старуха всегда приносила с собой запахи трав, горькие и сладкие – и клюку. Ею она стукнула Рунд по голове и зацокала языком.

– Я же тебя учила силе. И она не в руках, не в ногах. Она здесь, – скрюченным пальцем Дацин указала на свой лоб и гнусно захихикала. – Ты знаешь все, что нужно. И точно больше этой тупой девахи, только и умеющей махать руками.

Рунд мотнула головой и открыла глаз: оказалось, что хихикала Вельга. Уверенная в победе, она не обращала внимания ни на стискиваемое Рунд оружие, ни на выбившийся из-за ворота шнурок с сульдом, который свисал, покачиваясь и дразня Рунд.

Слепой бог, старые боги – все они бросили ее на растерзание людей, отказались от нее, отвернулись. Значит, и Рунд им ничего не должна.

Так же, как и отцу.

Это слово горчило на языке, и Рунд собрала слюну во рту и выплюнула его, угодив прямо на нос Вельге. Та отвлеклась, чтобы утереться рукой, и выругалась:

– Какая мерзость!

Рунд поймала болтающийся сульд и, собрав всю силу, резко дернула его на себя. Шнурок выдержал, и лицо Вельги внезапно оказалось близко-близко. Можно было рассмотреть редкие веснушки и пару прыщей на вздернутом носу. Темные глаза, доставшиеся ей от калахатской крови. Мать Вельги была шлюхой и обрадовалась, когда дочку выкупили какие-то проходимцы. Может, Вельга завидовала Рунд, а может, узнавала в ней себя? В конце концов, их обеих предали, и они обе были одиноки.