Свободу медведям - Джон Ирвинг

— Последнее время, — сказал ему Ват, — мне очень хотелось куда-нибудь прокатиться.

Но какую бы причину ни назвал Ват, одно было ясно: теперь они были квиты. Мой отец не пожелал утопить Готтлиба Вата, а Готтлиб не пожелал бросить моего отца.

Погони за ними не было. Найти в воскресенье дивизион разведчиков-мотоциклистов «Балканы-4» оказалось делом нелегким. А когда его все-таки отыскали, то не менее трудным делом оказалось его мобилизовать — из-за отсутствия карбюраторов.

Когда беглецы добрались до Дравограда, они услышали приглаженную цензурой новость. Убита преданная усташам семья из шести человек, диверсия совершена на улице Смартин в Словеньградце. Усташи и немцы схватили Зиванну Слобод, пресловутую сербскую проститутку, очевидную убийцу, виновницу преступления. В соответствии с принятым усташами и немцами постановлением, за одного немца или усташа будет расстреляно сто сербов. В Словеньградце ведется поиск сербов, чтобы призвать их к ответу за преступление. Шесть Сливниц равнялось шести сотням сербов — Зиванна Слобод плюс пятьсот девяносто девять остальных.

И тогда в Дравограде мой отец подумал: «Но ведь семейство Сливница состояло из семи человек. Бьело, Тодор, Гавро, Лутво, Баба, Юлька и Дабринка — будет семь». Кто бы из них ни уцелел, тем самым он спас жизнь сотне сербов, но моего отца, которого мало занимала политика, эта мысль не слишком утешала.

— Я надеюсь, что это Дабринка не погибла, — сказал Вратно Вату. — В ней меньше всего весу, ее могло выбросить взрывом.

— Весьма сомнительно, — покачал головой Ват. — Должно быть, это был водитель. Он был единственным, кто мог успеть заметить гранату. К тому же он мог ухватиться за руль, чтобы не взлететь к чертовой матери и не прошибить крышу.

Они еще немного подискутировали на эту тему в туалете подвального кабачка Дравограда.

— Кто мог быть водителем? — спросил Ват.

— Всегда водил Тодор, — ответил Вратно. — Но он самый толстый из всех, и его вряд ли отбросило взрывом, если тебе понятна моя теория.

— Мне плевать на любые теории, — заявил Готтлиб Ват. — Просто здорово снова катить по дороге.

Я задерживаюсь. Но у меня на это есть причина!

Во-первых, становится светлее — как будто бы мне не хватало этой проклятой луны! И, более того, я не знаю, как я смогу проникнуть в Жилище Мелких Млекопитающих без того, чтобы О. Шратт меня не засек. Если бы я находился внутри и О. Шратт вошел бы туда, то это было бы совсем другое дело — тогда я мог бы слышать, где он, и постарался бы избежать его в лабиринте. Но я не хочу рвануть по этим ступеням и ввалиться в двери, не зная, в какой части лабиринта притаился О. Шратт.

Поэтому я решил: мне придется подождать, пока злокозненный гелада-бабуин снова не выйдет наружу. Теперь, когда становится все светлее, я могу видеть террасу перед Обезьяньим Комплексом из-за моей изгороди. Когда гелада-бабуин выйдет наружу, я его разозлю.

Это не трудно. Я притаюсь за фонтанчиком, из которого пьют дети, прямо возле входа в Жилище Мелких Млекопитающих. Потом я привлеку к себе внимание бабуина, брошу в него камень, выскочу из-за фонтана, сострою ему рожу и сделаю неприличное, оскорбительное движение. Это выведет его из себя, я знаю. А когда он войдет в раж, О. Шратт в ярости скатится со ступеней вниз, готовый прибить его. И пока О. Шратт будет занят своим параноидальным ритуалом в Обезьяньем Комплексе, я затаюсь и осторожно босиком проберусь в Жилище Мелких Млекопитающих; я спрячусь подальше в лабиринте. На этот раз О. Шратт может выйти из него второпях и оставить после себя кровавые следы. А если нет, то я, по крайней мере, буду там, когда он снова примется за свое черное дело.

Во всяком случае, нет никаких признаков того, что он все прекратил. Этот дьявол, как мне кажется, не даст спать никому до самого открытия зоопарка. Неудивительно, что животные всегда выглядят такими вялыми и апатичными.

Ты можешь подумать, Графф, что я преувеличиваю. Но если и есть неявная причина разрушения зоопарка — это, несомненно, присутствие О. Шратта, даже если я точно не знаю, кто он такой.

Хотя я знаю, откуда он взялся. Двадцать или даже больше лет назад — не трудно догадаться, чем тогда занимались разные О. Шратты. Я догадываюсь, в каком окружении находился О. Шратт, и я готов поспорить, что найдутся люди, которые очень удивятся, встретив снова этого О. Шратта. Но полагаю, найдутся такие, кто будет рад найти некоего О. Шратта, который до сих пор носит нашивку с фамилией и сохранил оба эполега.

Ха! После стольких зверств, совершенных над Мелкими Млекопитающими, было бы просто здорово, если бы этот старина О. Шратт нашел здесь свой конец.

Мой отец и Готтлиб Ват провели в горах Северной Словении два года. Дважды они впадали в тоску и предпринимали попытку куда-нибудь выбраться. Первая, в Австрию, закончилась у Радель-Пасс, на горной границе. Австрийская армия относилась к охране границ явно формально, не слишком усердствуя и ограничиваясь ношением ружей и проверкой документов на контрольнопропускных пунктах. Ват пришел к выводу, что им придется оставить свои мотоциклы, чтобы осуществить переход границы, поэтому в ту же самую ночь они вернулись обратно в горы Словении. Вторая попытка, в Турки, закончилась на юго-востоке от Марибора на реке Драва, где за ночь до этого усташи учинили над сербами очередную кровавую резню — весь изгиб Дравы оказался забит трупами. Мой отец никогда не смог забыть зацепившийся за поваленное дерево у самого берега плот. На плоту возвышалась аккуратно выложенная пирамида из голов; архитектор был очень аккуратен. Она получилась почти идеальной, но одна голова у самого пика скатилась со своего места, волосы зацепились за другие головы, и она раскачивалась на речном ветру, поворачиваясь лицом то влево, то вправо, другие мертвые наблюдали за ней. Мой отец и Ват снова вернулись в горы Словении, в местечко около деревни Рогла, и в эту ночь спали, крепко обнявшись друг с другом.

В Рогле пожилой крестьянин по имени Боршфа Дард не дал им умереть с голоду, за привилегию пользоваться мотоциклом с коляской с объемом движка 600 кубических сантиметров. Боршфа боялся гоночного мотоцикла — он так и не смог понять, как удерживать его в вертикальном положении. Но он обожал сидеть в коляске, улыбаясь беззубой улыбкой, пока мой отец катал его по горам. Боршфа Дард снабжал их горючим и едой; он совершал набеги на склады усташей в Витанье — до августа 1944 года, когда Боршфа был привезен в Роглу в повозке с перегноем своим односельчанином. Перепуганный насмерть крестьянин рассказал, что усташи запихнули старину Дарда головой вниз на дно повозки и потом притоптали каблуками сверху. Только подошвы башмаков Боршфы торчали из кучи перегноя, когда его попытались извлечь оттуда, чтобы по-человечески похоронить. Но перегной оказался слишком влажным и тяжелым, слишком плотно спрессованным, поэтому крестьянам пришлось просто вырезать кусок спекшейся массы и спихнуть в яму; яму вырыли округлой формы, потому что такая форма подходила под вырезанный пласт перегноя, содержавший в себе, как говорили, Боршфу Дарда. Хотя на самом деле никто не видел никакой другой его части, кроме подошв. Односельчанин, который привез его в своей вонючей повозке, засвидетельствовал, что это был, несомненно, Боршфа Дард, а Готтлиб Ват подтвердил, что узнает подошвы его башмаков.