Свободу медведям - Джон Ирвинг

— Почему бы тебе не примерить форму, а? — сказал Тодор; он схватил Лутво, ближайшего к нему близнеца, стянул с него брюки до лодыжек, резко рванул их вверх, с шумом роняя бедного Лутво на пол.

Кривоногая Баба пихнула Гавро, все еще одетого в форму, на пол к голому Лутво, рядом с которым Гавро, как настоящий близнец, разделся сам. После чего Тодор взял обе формы и швырнул моему отцу, застывшему в дверном проеме в кухню.

— Подними форму, — велел он. — Одна из них должна подойти.

Мой отец, продолжая пятиться задом на кухню, услышал, как за его спиной Дабринка разбила очередной бокал. Он хотел обернуться, чтобы предложить помощь, когда тонкая кисть Дабринки легла ему на плечо; нежными пальчиками она слегка уколола его в шею острым концом отколотой ножки бокала.

— Примерь какую-нибудь, пожалуйста, — выдохнула она в зардевшееся ухо Вратно. Это были единственные слова, когда-либо сказанные между ними.

Здесь происходит нечто удивительное, будьте уверены.

Пока О. Шратт дразнил бодрствующих слонов в Жилище Толстокожих, я проник внутрь Жилища Мелких Млекопитающих. Жутковато тут — в инфракрасном свете с беззащитными животными, которые считают, будто они живут в мире, где ночь длится двадцать четыре часа. Все они не смыкали глаз, большинство вроде как притворялось в своих стеклянных вольерах, припав к полу или забившись в самый угол.

Но я не видел ничего такого, что могло бы объяснить их вопли! Никакой крови не было, ни одно животное не походило на избитое, изнасилованное или умирающее. Просто они выглядели настороженными, подозрительными и слишком напряженными для ведущих ночной образ жизни существ, помещенных в искусственные условия. Возьмем, к примеру, пятнистую циветту[18], которая лежала на брюхе и часто дышала, раскинув в стороны задние лапы, наподобие тюленьих ласт. Она размахивала хвостом, поджидая мышь или какого-нибудь сумасшедшего, который в любой момент мог ворваться через закрытую заднюю дверцу клетки.

Задние дверцы клеток, как я обнаружил, вели в проходы, разветвляющиеся и соединенные с двумя противоположными входами в клетки в каждом блоке Лабиринта Мелких Млекопитающих. Проходы эти скорее походили на желоба для угля — сторожу пришлось бы встать на колени, чтобы проделать путь между клетками и позади них, проверяя каждую дверцу с табличкой. Это весьма остроумно. Сторожу, или кормившему зверей служителю, или уборщику пришлось бы ползти по этим желобам и, глядя на таблички на дверцах, узнавать, к кому из этих животных он собирался вторгнуться. Очень остроумно. Нельзя знать заранее, что тебя ждет, — сунешь бездумно башку внутрь клетки, ожидая встретить маленькую бразильскую мартышку-пигмея, и вместо этого наткнешься на страшные когти гигантского муравьеда или же нахального, раздраженного мангуста.

Из этого прохода можно вынести представление о том, как выглядит внешний мир для здешних обитателей. Я отворил дверцу клетки одного из рода крысиных, полагая, что эта тварь должна походить на мелкую крысу, и, к своему удивлению, обнаружил, что крысиный сородич представляет собой свирепое, похожее на барсука животное, родом из афро-индийских краев, с шелковистым мехом и длинными когтями. Но прежде чем я захлопнул дверцу перед оскалившейся мордой, я успел заметить, каким ему видится внешний мир. Чернее самой темноты, как плотный черный прямоугольник, еще более темный, чем вход в пещеру; за пределами его стеклянной витрины простиралась сплошная пустота.

Когда я захлопнул дверцу, у меня возникло ужасное чувство, что если бы О. Шратт проник обратно в свое логово, то он, глядя на крысиного родственника, мог увидеть и меня, неожиданно возникшего в заднем дверном проеме, и захлопнуть дверцу прямо перед моей перепуганной физиономией. Я выполз из желоба, ожидая в любой момент встретить если не О. Шратта, ползущего на всех четырех, то какого-нибудь примата, специально натренированного для чистки проходов от ненужных предметов.

Поэтому, когда я снова выбрался в главный лабиринт, я двинул прямо вперед, ни на что больше не отвлекаясь. Я добрался до комнаты О. Шратта, логова ночного сторожа. Кофейник с ситечком, чашка с гущей на дне, гроссбух на грязном столе — расчерченный лист распоряжений по уходу за животными зоопарка с колонкой особых примечаний. Вроде следующих:

«У огромного лесного кабана вросший клык, он причиняет ему боль. Дать кубики соли с аспирином (2),

если будет страдать.

Самка оцелота скоро разрешится от бремени, теперь уже в любой день.

Бинтуронг[19]

болен редкой болезнью;

лучше проявлять осторожность.

Бандикут умирает».

И у каждого животного имелся номер; в соответствии с главным планом зоопарка, клетки были упорядочены и пронумерованы по часовой стрелке.

Господи! Редкая болезнь! И это все — проявляй осторожность насчет этой редкой болезни? У бинтуронга не имеющее названия, неизлечимое заболевание. А бандикут умирает! Просто умирает — бедный маленький попрыгун редкой породы. Пригляди за этим, не забудь сразу выбросить трупик, когда все будет кончено.

И в таком мире оцелотиха собирается произвести на свет потомство! Господи! Останови все это!

Берлога О. Шратта. Этот гроссбух, этот грязный кофейник с ситечком и висящий рядом с кожаной плетью на крючке прямо за дверью электрический штырь для убоя скота, сбоку от него — похожий на багор шест с крючком на конце.

Боже правый, теперь я мог сказать, что этот О. Шратт тут делал!

Я разглядывал все вокруг, пока у меня хватило смелости. Но потом услышал, как он возвращается от медведей. Услышал знакомый, разочарованный рев Черного Азиатского Медведя, который в рывке немного не дотянулся до солдатских ботинок сторожа. И тут до меня дошло, что я упустил свой шанс, не успев передвинуть заградительный канат на фут в сторону от безопасного расстояния. Я опрометью бросился в Обезьяний Комплекс.

На этот раз я не стал подходить слишком близко. На этот раз я видел разбойника, геладу-бабуина, который поджидал меня, неподвижно припав к полу в темноте наружной площадки перед клеткой, — надеялся, что я снова подойду слишком близко к прутьям решетки. Увидев, что я наблюдаю за ним и не собираюсь приближаться, он отскочил к ближайшей трапеции и, подвывая, повис, раскачиваясь в полутьме. Он уцепился за решетку высоко, повернув морду ко мне. Он издал резкий крик, и весь злокозненный Обезьяний Комплекс завопил ему в унисон, вводя в заблуждение и снова будоража весь зоопарк.

Появился О. Шратт, метавший по сторонам свет от фонарика, но я легко опередил его и оказался под прикрытием живой изгороди еще до того, как он добрался до Обезьяньего Комплекса.