Свободу медведям - Джон Ирвинг

Но все приматы затаились, ненавидя или жалея его.

Когда он снова появился в конце дорожки, он издавал звериный рык.

— А-а-а-ар-р, — тихонько ревел он. — У-у-у-ур-р-р.

Между тем парламентское собрание Животных Смешанной Классификации пыталось сделать вид, будто они сбились в кучу и ходят по кругу без всякой цели. Но О. Шратт прошелся вдоль моей изгороди, не спуская с них глаз. Когда он свернул на дорожку, ведущую к Биргартену, я побежал, скорчившись в три погибели, за загородкой — до самой крайней точки, откуда я мог видеть, как он шел. Медлительная походка мгновенно превратила его в другого человека — наглого, скажу я вам, — он круто развернулся в сторону Животных Смешанной Классификации.

— Не спим, а? — крикнул он так пронзительно, что маленький кианг, дикий тибетский осел, шарахнулся прочь от стада.

О. Шратт развязной походкой двинул дальше к Биргартену — насколько я мог это видеть. Он остановился за пару шагов от Знаменитого Азиатского Черного Медведя, затем О. Шратт наклонился к медвежьей клетке и позвенел перед зверем связкой ключей, словно гонгом.

— Ты меня не обманешь, — крикнул старина О. Шратт, — притворяясь спящим, когда ты затаился в засаде!

В этот момент Азиатский Черный Медведь накинулся всем своим весом на клетку, разразившись неслыханным доселе воем, напугав Диких Кошек до такой степени, что они не осмеливались даже ответить ему ревом, а лишь с шипением фыркали и мяукали: «Накормите нас или не взыщите — я съем старину О. Шратта или кого-нибудь еще. Но в любом случае, о боже, не выпускайте этого Восточного Зверюгу на свободу. О, пожалуйста, не надо!»

Но О. Шратт нагло насмехался; обессиленный от ярости Азиатский Черный Медведь сполз на пол у передней решетки, его огромные передние лапы протянулись сквозь прутья к дорожке с той стороны, где был натянут заградительный канат, — так далеко, как он мог достать, и все же дюймов шести ему не хватило до старины О. Шратта.

А О. Шратт продолжал кривляться, что, должно быть, было проявлением агрессивной фазы его бдения в зоопарке. Я слышал, как он швырнул в медвежий пруд камень.

Но он отошел еще на недостаточно безопасное расстояние от меня; я полагал, что он был у Смешанных Арктических Птиц. Мне казалось, я слышу, как он пускает по пруду камушки — время от времени задевая и возмущая Редких Арктических Птиц.

Пусть О. Шратт отойдет немного подальше. Пусть он дойдет до Жилища Толстокожих, пусть поднимет носорога или позвенит связкой ключей перед носом гиппопотама. Когда между ним и мной будет весь зоопарк, я проберусь в лабиринт Жилища Мелких Млекопитающих, дабы взглянуть, что к чему.

И если у меня хватит времени, старина О., я осуществлю свою задумку. Ее очень легко осуществить. Немного передвинуть оградительный канат — дюймов на шесть или даже на фут ближе к Знаменитому Азиатскому Черному Медведю. Это будет несложно сделать. Этот канат натянут между двумя шестами, они надежно вкопаны, но, разумеется, это не означает, что их нельзя сдвинуть с места.

Как тебе такое, О. Шратт? Просто сдвинуть канат на фут — сделать тебя ближе, чем ты думаешь, старина О., и, когда ты качнешь своей заносчивой башкой, мы полюбуемся, как тебе ее начисто оторвут.

И вот, если только я слышал его, О. Шратт пронзительно закричал, выражая свое сочувствие слонам относительно их параноидального бодрствования. Теперь он отошел достаточно далеко.

Гоночный мотоцикл «Гран-при 39» мог развивать мощность до 90 лошадиных сил при 8000 оборотах и выжимать скорость 150 миль в час, если снять лишние детали, но моему отцу позволялось разгоняться не больше чем на 80 миль в час, когда весной 1942 года он сел за руль. Вратно ездил вместе с лишними деталями, к тому же с Готтлибом Ватом в качестве пассажира — постоянным поучающим голосом, нацеленным в слуховое отверстие на индиговом шлеме моего отца.

— Теперь тебе надо переключиться на третью. Ты провел нас на повороте с большим наклоном, чем следовало. Ты слишком нервничаешь… ты весь напряжен, твои руки сведет судорога. При спуске с горы никогда не пользуйся задним тормозом. Работай передним, если тебе вообще нужно тормозить. Нажмешь снова на задний тормоз, и я его отключу. Ты слишком нервничаешь.

Но Готтлиб Ват не обмолвился и словом насчет того, что мой отец хорошо прикидывался, будто никогда до этого не водил мотоцикл. И только после того, как Ват был вынужден отключить передний тормоз, он спросил Вратно, где тот жил и чем зарабатывал на жизнь. Канцелярской работой, ответил ему отец. Случайными переводами для пронемецки настроенных словенцев и хорватов, имеющих проправительственную ориентацию. Что бы это ни значило, Ват больше ничего не спрашивал.

Хотя было бы не совсем справедливо называть усташей пронемецки настроенными, скорее они были настроены пропобедительски — а весной 1942 года немцы еще выигрывали. Существовала даже усташистская милиция, одетая в форму вермахта. Близнецы Сливница, Гавро и Лутво, тоже обзавелись собственной формой вермахта, которую надевали только в официальных случаях или на вечерние выходы. Вратно знал, что близнецы не принадлежали ни к какой организации, а как-то раз Бьело даже выбранил братьев за переодевание в форму — кажется, они делали это неоднократно. Усташистский надзиратель за Сливницами был этим встревожен, он назвал близнецов «опасным знакомством».

— Наша семья, — заявил Тодор, — никогда не боялась опасных знакомств.

Но весной 1942-го Тодор частенько бывал раздражен. После всех их усилий усташи либо потеряли интерес, либо перестали надеяться, что Готтлиб Ват совершит нечто такое, что сделает его уязвимым. По крайней мере, до тех пор, пока немцы будут выигрывать, и до тех пор, пока усташи будут настроены пропобедительски, Ват останется неуязвим для их мести. Самый большой проступок Вата состоял в том, что он тайно содержал гоночный мотоцикл у себя в дивизионе среди более медленных и маломощных военных моделей. А Зиванна Слобод, приверженная строгим ритуалам любовница Вата, оказалась сербкой скорее случайно, чем из-за его наклонностей. Эта дамочка считалась политически неблагонадежной лишь по той причине, что в число ее любовников входили представители всех политических и неполитических типов, которые только можно было вообразить. Поэтому вряд ли можно было бы серьезно инкриминировать Вату связь с нею. Воскресенья были выходными, так что Ват возился с гоночным мотоциклом и моим отцом в свое свободное время. Можно было даже сказать, что по воскресеньям Ват демонстрировал свое рвение — как командир мотоциклетного дивизиона, он заботился об укреплении своей спортивной формы. У усташей не было ничего, в чем они могли бы серьезно зацепить Готтлиба Вата.

— Мы можем украсть его ненаглядную игрушку, — предложил Бьело. — Это толкнет его на какую-нибудь глупость.

— Мы можем украсть его сербку, — заявил Тодор.

— Эту толстую корову, — пробурчала ревнивая Баба, тупоголовая жаба в женском обличье, как ее описывал мой отец. — Вам понадобится грузовик, чтобы сдвинуть ее с места.